– Это такая судьба у человека, – заключил Каменев. – Он бы в любом случае помер. Пил страшно. И повесился тоже после двух бутылок бормотухи. Вы-то, я вижу, не употребляете.
– Да ну, что Вы! – Я заметил, что худрук тоже под градусом. Стало легче.
С утра я уже приступил к работе, провел репетицию. Квинтет был сыгранный и вполне прилично звучащий. Я понял, что мне повезло. После репетиции пошел на межгород и позвонил жене. Сказал, чтобы собирала манатки. Через неделю-две приеду и заберу её в Горький. Тут будем жить. Хороший город. Нормальная работа. Жена Лидия помолчала, посопела в трубку и ответила, что никуда не поедет. Подыхай, говорит, сам, а я ещё поживу маленько. И трубку бросила.
Обиделся я, расстроился. Стал больше выпивать. Продержался в филармонии неделю. Потом как-то перебрал перед репетицией незаметно, да на какой-то неправильной гармонии выхватил у скрипача инструмент и обломал скрипку об колено напополам. Квинтет скромно разошелся, а я устал и заснул прямо в репетиционной. Положил под голову футляр от виолончели, укрыл лицо толстой партитурой для рояля и отбыл в глубокий тёмный сон. Разбудил меня утром сам директор и попросил насовсем очистить помещение.
Бродил я по городу долго, а в конце дня , когда выпил литра полтора местной водки, как-то оказался на берегу Оки. Прошел левее от стрелки, где сливаются Волга и Ока, да сел на обрывчике отдохнуть и спокойно допить последние двести пятьдесят. Где-то через час мимо проходили трое крепких мужиков. Они меня спросили – чего я тут торчу, одинокий и пьяный?
Я им всё историю коротко рассказал и спросил нет ли тут какой работы, а то у меня кончаются деньги и в Свердловск ехать уже не на что.
Парни оказались из Павлово-на-Оке. Из ватаги рыболовной. Евгений, Анатолий и Наиль. Они сказали, что работа есть. В Павлово. На берегу за пристанью. И взяли меня с собой. Было это три года назад. Работаю вот. Денег платят мало. Но еда есть. Выпить могу. Никто не запрещает. Только работай. Задание выполняй. Пьешь-не пьешь, им без разницы. Да и ребята хорошие. Домой уже не хочется. Письма жене отправляю все три года по одному в неделю. Она не отвечает. Ну, значит так повернулась жизнь. К лесу передом, ко мне задом. Тут помру. Мне шестьдесят четыре уже. Помру возле волны. В ней есть своя музыка. Я её слышу…
Композитор зевнул и замолчал. Я повернулся на бок и задумался о том, что услышал от Дмитрия Алексеевича. Думалось тяжело и однообразно: коряво согнулась жизнь у человека. Потому, что болен он и не знает об этом. А раз не знает, то и лечиться не будет.
– А бросить Вы не пробовали?– спросил я, не поворачиваясь. Но композитор уже похрапывал и чмокал губами. Уснул. Рассказ впечатлил меня и почему-то взволновал. Я смотрел на звезды, слушал пение реки, жалел Алексеевича и заснул под утро.
А утром он разбудил меня легким пинком в бок и сказал, что все уже на работу свалили. И нам надо. Мы пошли к реке, умылись и двинулись по берегу вверх к обрыву. Наверху с откинутым задним бортом стоял грузовик Газ-51.Весь кузов был заставлен темно-синими и голубыми бочками. Возле кузова стояли наши ребята, шофёр и ещё один мужик. Наверное, экспедитор.
– Это краска для судов, – объяснил композитор. – Сейчас мы эти бочки будем спускать вон к тем мосткам. Там красить будем.
– Как спускать? – я прикинул на глаз высоту обрыва, тяжесть двухсот литровых бочек, их количество и расстояние до мостков. – Тут бы подъемный кран надо. Со стрелы как раз на песок бочки встанут.
– Ну да…– хмыкнул Дмитрий Алексеевич -А ещё лучше шагающий экскаватор ЭШ-15.Тот прямо на стапеля бочки подаст. А мы курить будем. Но деньги получит экскаваторщик. Тебе нравится такой вариант?
Нет, мне он не нравился. Да никому из наших он не годился, хотя жизнь бы на сегодня облегчил сильно. Но мы собрались здесь не жизнь спасать, а копейки свои забрать за ручную работу.
Целый день без обеда мы надевали с боков лежащих бочек толстые длинные веревки из джута. Сталкивали аккуратно каждую бочку с обрыва. Она зависала на петле в воздухе. Потом, отпуская медленно концы джута, мы стравливали веревку вниз, а когда железо касалось земли, двое прыгали с обрыва, перехватывали там веревку с обеих сторон бочки и стравливали неторопливо веревочную канитель, в которой прокручивалась бочка с краской, до самых мостков. Удивительно простое и точное изобретение работяг, обязанных доставить груз на место без потерь и лишней траты сил. Мы катали тару с краской весь день размеренно и молча. Произносилось только два слова – «майнай помалу», что в переводе с жаргона строителей значило «опускай потихоньку».