А я торчу тут как чубчик у рыжего клоуна из под смешной кепки. Торчу на берегу огромной Оки и как раб бессловесный понимаю только, что покормят и снова погонят на очередную тупую работу. Я жду каких-то символических денег на билеты до дома. Жду уже полторы недели, и не факт, что в конце третьей их получу. Надо что-то делать. Что-то предпринимать. Ехать надо. Добираться как получится. Ребята говорили ватажные, что бугор деньги почти всегда придерживает на неделю, а то и на две. Чтобы ждали и не разбегались. Чтобы работали во время ожидания. Но вот уже три дня работы не было. Мы краску, масло моторное, бензин и новые швартовые джуты с откоса перенесли на берег, все, что надо покрасили, отремонтировали причальные мостки и валялись кто на песке, кто в лодках. Ждали ватага. Который опаздывал уже на три дня.
Я подошел к спящему в лодке Пахлавону, пощекотал его за ухом и разбудил.
– А?– выдохнул Пахлавон, неторопливо просыпаясь – Бугра приехаль, да?
– Слушай, дорогой, – я погладил по голове маленького как восьмиклассник почти тридцатилетнего мужичка. – Ты говорил, что на пристани в Павлово у тебя моторист знакомый есть.
– Деньги нету мотористы, – ответил Пахлавон и зевнул.– А есть, то не даёт. Жадный моториста.
– Мне не надо денег, – я аккуратно вынул щуплого Пахлавона из свежевыкрашенной речной посудины. – Надо у него спросить, когда на той стороне паром сделают. Узнать, когда переправа работать начнет. Может, сделали уже, а мы не знаем.
– На Тумботино который ходит? – Пахлавон пошел к реке и тщательно вымыл лицо и руки. – Надо ходить, с ним говорить надо. Пошли тогда, да?
И мы взяли по ломтю хлеба, литровую бутылку воды и по берегу побрели на переправу. Четыре километра по песку – то ещё удовольствие. Я шел, оставляя за собой шлейф песочной пыли, а Пахлавон двигался как утюг по простыне. Гладко, почти скользил. И следа за ним не было, как будто это был не Пахлавон, а привидение. Километр прошли молча. И меня это стало раздражать. И так всё молчим целыми днями. Пока вкалываешь, говорить некогда, да и не к месту. Вот сейчас самое время поболтать.
– А ты, Пахлавон, чего на берег пришел? Не твоя же это работа. Вы же, таджики, строители.
Он вытер рукавом пот на лбу от скоростного передвижения и остановился.
– Зачем спрашиваешь? Газета писать?
– Да ну… – мне стало смешно.– В газету, обещаю, не напишу. Просто интересно. Я же вот всем вам рассказал про себя. А ты парень честный. Тебе чего скрывать?
Пахлавон задумался, сел на горячий песок и пальцем показал: садись рядом.
Рассказ Пахлавона о превратностях бытия и злых людях.
У меня брат был. Шесть лет он больше меня был. Трёх лет сзади уже, как он потонул. Озеро ходил с другом и с две женщины под вечером. Водку там пил. Много пил. Женщины пил с ним тоже много. Брат потом говорит, что пойду озеро туда-сюда поплыву. Друг ему говорит, что не ходи, не надо. Водку много напился. Слабый стал. А женщины говорили, что водка крепкий и тогда брат тоже крепкий. Он пошел и на середине озера кричать стал, что плохой ему, сила нету плавать. А женшины смеялась и ещё водку выпили. Потом слушают все, а тихо началось на озере. Не кричит брат. А темно уже. Стал вечер часов девять. Не видно воду далеко. Друг в рубашка и штаны побежал плыть посередине озера. Он там крутил-вертел, под водой нырял, искал. А брата не нашел. Он на дно утонул, а где, так не помнили кто-нибудь со всех.
Они пошли в милицию бумагу написать. А милиция говорит, что уже когда утонул, то сегодня ночью искать не пойдет милиция. Пойдет с водолазом завтра после утра. Часов в десять. Искали. Нашли брата. Я посмотрел. Не всегда узнал брата. Он плохой был уже, синий, толстый губы и глаза на нос почти зашли. Муллу позвали. Мулла сказал, что Аллах уже принял мой брат И что брат радуется. Он сам Аллаха увидел и рядом с ним стал насовсем. Это хорошо, сказал мулла.
Мы ему денег принесли. Чтоб про брата утро, и вечер, и ночь трое дней пел и молилась. Мулла деньги взял и пошел петь.
А мой брат живой когда ещё, он строитель был. У него девять парни из наш кишлак нанялись ездить с ним на Москва. Строить там пельменные домики от имени города. Пищевого начальства. Там потом варят пельмень, едят люди на обед .Со своя работа ходят. И другие тоже ходят и утро, и день до самый вечер. Хорошо строил. Он бригадир был. Сам рабочих выбирал в кишлаке. Зарабатывали они по сто пятьдесят рублей на месяце. А брат двести. Бригадир был, главный. Деньги присылал на мама моя и на отец. Жили тогда, как это…на нога широкий. У вас тут так говорят.