Со склада посуды я после её отъезда ушел. Надоело полное безделье. То хоть девочка разбавляла мою сторожевую грусть-тоску. А теперь некому стало. Искал месяца три, куда бы приткнуться, чтобы не сдуреть от тупого сидения как на посудном складе. Но по специальности, которая еще не была подтверждена дипломом, устроиться не вышло. В Ленинграде все семь АТС были забиты спецами, которые торчали на одном месте по десять лет, а кто и по двадцать. И у всех были какие-нибудь дипломы. А диплом, он ещё шибче паспорта. Он подчеркивает твой статус, повышенный знаниями и общей эрудицией. Её, эрудицию, учебные заведения отсыпали студентам вёдрами, а некоторым – бочками. Девать некуда было эту универсальную эрудицию.
Я подумал и не стал больше бегать по городу, а снова пошел на склад посуды. Меня там встретили как родного, потому что пока я сторожил, со склада не пропала даже пустая коробка от тарелок. И не разбилось ничего. А, главное, не украли даже граненый стакан. Там я как родной, с той же прежней удачей, отсидел ещё два года. И наконец получил свой заветный диплом в техникуме связи. Вор, хоть и бывший, с дипломом среднего специального образования, это было фантастическое событие. Насколько я помню, среди нашей братвы таких извращенцев не было. Пришлось опять уходить из сторожей. Диплом обязывал перескочить на уровень повыше.
Я со своим серьёзным документом, обозначающим мою специальную образованность, сунулся в проектный институт «Ленводхозпроект». Там придумывали сооружения для регулировки уровня рек, каналов и озёр. В отделе кадров покрутили мой диплом перед носом человек пять. После чего начальник отдела дал мне место слесаря в опытной лаборатории, где правильность проектов проверяли на макетах. Здесь я точил всякие мелкие детали из латуни, меди и алюминия. И просидел я в проектном до шестьдесят седьмого года. Но не просто просидел, а ещё и женился вполне официально, с росписью в ЗАГСе и свидетельством о браке с лаборанткой Валей Жигановой. Мы стали жить у неё в отдельной двухкомнатной квартире в доме рядом с Невским проспектом. Хорошая была женщина тридцати лет. Разведенная. Муж к другой у неё сбежал. Я-то сгоряча и забыл поинтересоваться, чего сбежал мужик-то. А потом выяснилось. Ребенка она тоже не хотела. Любила хорошие компании, марочное вино, играла на гитаре и, самое ужасное, была полностью погружена в творчество. Она делала из красной глины, которую покупала на керамическом заводе, фигурки ангелов-хранителей. Она когда-то по случаю в букинистическом магазине купила журнал французский, целиком посвященный этим самым ангелам. Каждый ангел был хранителем судеб не всех поголовно, а только граждан с соответствующими датами рождения. Ну, там, скажем, какой-то ангел брал на себя охрану жизни публики, родившейся с 1 января по седьмое, другой подхватывал людей от восьмого января до шестнадцатого. И так далее. До хрена было и ангелов, и глины, а народу вообще тьма. Копировала Валя их образы с рисунков, лепила красиво, тонко прорабатывала всё вплоть до глаз и пальцев, обжигала в электрической духовке, которая стоила аж сорок рублей новыми, хрущевскими. Потом она покрывала фигурки глазурью, сушила и по субботам и воскресеньям пихала это мистическое фуфло на барахолке. Разбирали всё влёт. Валя была богатой женщиной, но деньги скидывала на сберкнижку. Поэтому жили мы бедно и скучно. А в шестьдесят седьмом осенью мне внезапно стало аж тридцать лет. Валя про день рождения не вспомнила. Сам я тоже не особо радовался. Пошел в ближайшую тошниловку, вмазал три кружки пива с вяленым лещом, поздравил себя с наступающей старостью, потом выпил ещё сто пятьдесят «московской» на разлив, пришел домой и рухнул, не раздеваясь, на диван. Допраздновал уже во сне.