Повсюду торчали из плотной травы головки разнообразных пёстрых цветов. Земля, которую я мог видеть только в колее раздвинутой палкой травы была буквально утыкана разными по цвету и росту грибами и тонкими стебельками, на которых болтались по три-четыре штуки полупрозрачных ягод костяники. Она росла и у нас, в деревенских колках под Кустанаем, поэтому я рвать её не стал. Но самым интересным явлением этой чащи был мох на деревьях и под травой. Я насчитал семь цветов мха. От тёмно зеленого до почти рыжего. Какой-то мох был пушистый и рос довольно высокими буграми, а другие виды либо окружали стволы как широкие ленты, некоторые остроконечно высовывались из маленьких дупел и в самой верхушке своей свивались в кольцо. Такого я ещё не встречал нигде. Рассмотрел наконец и деревья, которые росли прямо, зелено и весело, свежо. Будто не в муромской чаще жили, а на солнечной лужайке культурного парка. Высмотрел я и сосны с короткими иглами, И ели тонкие, невысокие, задравшие свои худенькие ветки с редкими иголками к далекому и не видному небу. Росли сизые осины, редкие березы, кривые, будто кто-то их гнул специально, причем каждую по-своему. Торчали вихрастые кусты с необычными длинными ягодами фиолетового цвета. Нашла себе место между тонкими деревцами и кустовая лесная вишни. У нас дома её называют вишарник.
Много незнакомых деревьев, цветов, грибов и ягод увидели раскрывшиеся после первого нежданного шока мои глаза. И любоваться бы всем этим великолепием целый день, но надо было искать выход из леса и торопиться на трассу. Успеть до ночи въехать во Владимир хоть на самокате.
Я наметил место, с которого опять сверну влево, и начну топтать себе путь к освобождению от захвата русских джунглей. Добрался за полчаса до него и присел на рухнувшую старую сосну перекурить.
И тут начались те чудеса, о которых я читал и слышал, но встречаться с ними не мечтал. Прямо по курсу, буквально в ста метрах от меня, затрещали сухие ветки, понеслись ко мне между стволами звуки легкого ритмичного стука деревом по дереву. Я приложил ладонь ребром ко лбу и, вглядываясь в марево от теплой земли струящееся на пару метров вверх, увидел нечто. Оно было с меня ростом, расплывчатое, узкое сверху и широкое у земли. Оно было цвета защитной военной формы и широкое снизу как полутороспальная простынь. Оно уверенно двигалось прямо ко мне, стуча по стволам, охая и ахая. Временами оно нагибалось и исчезало из виду, а потом снова вырастало, но уже ближе ко мне, будто расстояние метров в десять просто перелетело. Нет, страх меня, конечно, не сковал и не обессмыслил. Но некоторая оторопь прихватила-таки. Даже пот прошиб и пальцы стали холодными. Я, само-собой, сразу отфутболил первую мысль, которая решила, что это вот как раз леший и есть. Или упырь. А, возможно и вурдалак. После чего я собрал в рот всю свою силу воли, всё неверие в мистику и сказочную фантастику, после чего заорал, как лишенный разума и всех приличий.
-Эй, мать твою перемать, быдло ты поганое, чучело недоделанное! Стоять! Куда прёшь!? Стрелять буду! А ну, пошел вон!
Предмет остановился. Слышно было как он шумно и хрипло вздохнул. Потом откашлялся человечьим вполне голосом и заорал погромче меня.
– Заткнись, сынок! Деда Василия не признал?! Матом кроешь в культурном месте! Сейчас подойду, жди. Палкой врежу – забудешь как старших матюгать!
Ну, я, конечно, сразу понял, что это не леший и не Соловей-разбойник.
А если не они, то своей палкой я бы это существо русскоговорящее тоже приголубил не слабо. Закурил ещё одну. Поволновался же немного. И стал ждать.
Быстрее, чем я ожидал, передо мной, обогнув толстый сосновый ствол, объявился натуральный дед с рыжей бородой, такими же усами. В плащ-накидке военной и совершенно несуразной солдатской панаме, какие носят воины в Средней Азии.
– А ты чего подумал? – засмеялся дед Василий вместо «здравствуйте» – Небось, шуганулся, что грабитель к тебе ломится? А чего отбирать-то у тебя? Даже грибов не насобирал. Отобрал бы я грибы. Точно говорю.
– Это если бы ещё я отдал, – сказал я, разглядывая смешного деда. – А ты, дед Василий, какой злой судьбой заброшен в эти дебри? Я вот из любопытства. И я рассказал деду очень коротко о пути своём до дома родного.
Он скинул с себя сначала рюкзак, болтавшийся на спине, потом и накидку сбросил. Остался в толстой прошитой безрукавке, на голое тело напяленной, и в синих парусиновых штанах. На ногах дед имел кирзовые сапоги, старые и пыльные.