Переобременены ли были чиновники работой, или они бездельничали в присутствиях, но дела шли плохо. Сенатор С. И. Давыдов, ревизовавший Калужскую губернию в 1850 г., запрашивал у губернского правления объяснений по делу, открытому в мае 1847 г., по которому предписание земскому суду было дано лишь в декабре 1849 г.; а дело было пустяковым: о взыскании церковным старостой денег с прихожан своего села. Сенатор И. Э. Курута делал подобный же запрос во время ревизии Тамбовской губернии в 1843–1845 гг. по делу, начатому в… 1830 г.! Сенатором А. У. Денфером, ревизовавшим Саратовскую губернию в 1838 г., были обнаружены 17 нерешенных дел по питейному ведомству, начатых в 1817 г., 655 дел по лесному ведомству, начатых в 1823 г., 98 дел по казначейству, начатых в 1827 г., 223 дела по конторскому управлению, начатых в 1830 г., 119 дел, открытых в 1809 г. (!) по соляному ведомству и 3024 (!) дела по хозяйственному управлению, начатых с 1825 г. По объяснению председателя казенной палаты, «дела частные были остановлены, даже забыты лицами, их начавшими» в связи с неурожаем 1833 г., «а когда тяжесть бедствий уменьшилась, частные лица обратились к настоянию о решении дел их… переписка возросла»; в качестве оправдания были названы также восьмая народная перепись, рекрутские наборы и ревизия губернии: отговорок можно было найти много (115, с. 33–34). На самом же деле это была старинная приказная волокита, пресловутый русский чиновничий «долгий ящик».
Нельзя сказать, что чиновники не старались разделаться с нерешенными делами. Например, пред сенаторской ревизией Орловской губернии губернатор Н. М. Васильчиков приказал… поджечь архив губернского правления, за что был отправлен затем в отставку. А в Курской губернии в 1850 г. накануне ревизии нерешенные дела были утоплены в реке, и когда казус вскрылся, «сам сенатор с надлежащими властями в лодках, представляя собой целую победоносную флотилию, наблюдал за извлечением дел из царства Нептуна» (115, с. 32).
А впрочем, весь этот казенный люд был простой в обхождении, добродушный и хлебосольный, вне службы, во всяком случае. Чиновник, даже и в высоких чинах – это не светский человек с его сдержанностью и нарочитой холодностью, за которой нередко скрывалось самое пылкое хищничество. И весь домашний обиход чиновника, провинциального или столичного, был прост. «Дневник чиновника» С. П. Жихарева содержит красочное описание обеда по-домашнему у некоего действительного статского советника, занимавшего должность советника экспедиции для ревизии счетов Иностранной коллегии. «Входим: в передней встретили нас два плохо одетые мальчика лет по двенадцати, с румяными личиками и веселыми физиономиями; в столовой ожидал сам хозяин, занимаясь установкою графинчиков с разными водками и нескольких тарелок с различною закускою. В углу на креслах сидел уже один гость, довольно тучный барин с отвислым подбородком и с крестиком в петлице и гладил жирного кота, мурлыкавшего на окошке. Поставленный в середине комнаты стол накрыт был на пять приборов… Филатьев спросил его (хозяина. – Л. Б.), не ожидает ли он еще кого-нибудь, что стол накрыт на пять приборов. «Никого, сердечный, – подхватил Овчинников. – Вишь, так накрыть догадалась Марфа; говорит: может быть, кто-нибудь завернет и еще, так не стать же перекрывать стол Умница, спасибо ей, право умница!.. Гей! Марфа! готовы ли щи? упрела ли каша?» – «Готово, родимый, готово; извольте закусывать да садиться за стол, – раздался из кухни громкий голос Марфы, – сейчас принесу». И вот Семен Тихонович предложил приступить к закуске. «Милости просим, водочки, какой кому угодно: все самодельщина… вот зорная, эта калганная, желудочная; а вот и родной травничок, такой, бестия, забористый, что выпьешь рюмку, другой захочется…» […]