Поставили палатки, обложили увесистыми камнями фартуки. Роджерс сварил на газовой горелке рисовую кашу с салями. Пообедали. Вскоре стали подходить другие группы. Погода тем временем портилась: повалил снег, поднялся ветер. Плато задымило позёмкой, и вновь прибывшим пришлось изрядно помучаться, устанавливая палатки. Мы же в своих туго натянутых убежищах радовались, что успели обустроиться до непогоды.
Ветер и низовая метель буйствовали всю ночь. К утру потолок палатки покрылся густым слоем ершистого инея. Когда кто-нибудь из нас ворочался, иней осыпался и таял. Чтобы окончательно не промокнуть, я взял миску и за пять минут ложкой соскрёб в неё всю искристую бахрому.
Заваленные снегом палатки (Роджерс спал в своей одноместной) из-за разницы температур, снаружи обледенели так, что сложить и упаковать их стало невозможно. Пришлось ждать, когда выглянет и пригреет солнце.
Развиднелось лишь после полудня. Сквозь прорехи туч на плато хлынули снопы солнечного света. Эмиль ушёл вниз, а мы с Роджерсом принялись убирать с фартуков камни, отгребать снег. Когда палатки немного отмякли, утрамбовали их кулаками в компрессионные мешки. Едва успели свернуть лагерь, снег возобновился. К «Гнезду Кондора» шли при густой, выше моего роста, боковой позёмке. Насыщенный колючим снегом ветер выжимал слезу и забивал рот. Пришлось одеть балаклаву и тёмные очки на пол-лица. Сразу стало легче.
Добраться до «Гнезда Кондора» в этот день не удалось. Запуржило так, что вынуждены были заночевать на промежуточной площадке с волнующим слух россиянина названием – «Аляска».
Всю ночь и всё утро снег сыпал почти непрерывно. Идущего впереди проводника едва видно: ориентировался на мутное тёмное пятно рюкзака и быстро заметаемые струями позёмки ямки следов. Когда и эти «маячки» исчезали, нащупывал тропу ногой. Правда, вскоре необходимость в этом отпала: я стал просто «видеть» её: то ли пробудилась забитая городом интуиция, то ли открылся третий глаз. Со мной однажды уже было такое, когда я один зимней ночью поднимался на Иремель. Тогда интуиция тоже не подвела: рассвет встретил на вершине.
На «Гнездо» взошли только к обеду следующего дня. Перед ним на краю плато возвышалась ступенчатая скала, напоминающая гигантское гнездо. Теперь ясно, отчего у лагеря столь звучное название. Правда, эти огромные птицы на такой высоте не живут – тут для них нет и грамма пищи.
Миновав полузасыпанный снегом и увенчанный бело-синим аргентинским флагом дом спасателей с крышей, обрамлённой суставчатыми сосульками, нашли между скал тихий закуток. Он идеально подходил для установки палатки. Место мы выбрали столь удачно, что к вечеру вокруг выросло ещё с десяток капроновых хижин. Ночью практически не спали: ветер усилился, и стенки нашего убежища трепало так, что приходилось только удивляться, как пластиковые дуги и ткань выдерживают его натиск.
С утра время от времени выглядываю из палатки в надежде на улучшение погоды. Но сквозь потоки снега даже туч не видно. Наоборот, к хлопкам матерчатых скатов прибавились раскаты небесного грома. Ого! Гроза и снежная буря одновременно! Вой, грохот и свист вокруг достигли такой силы, что разговаривать невозможно. Кричим друг другу прямо в ухо. Почти все соседи ушли вниз.
Мучительно медленно «проползли» первые сутки, начались вторые… Снег каким-то образом умудряется проникать сквозь микроскопические щели в нутро моего «жилища». На прорезиненном днище появились лужицы. Время от времени вытираю воду носовым платком и отжимаю в тамбур. Это не спасает спальный мешок. Он пропитался влагой, пух слипся и почти не греет.
С наступлением темноты мороз крепчает, и спальник снаружи приобрёл жёсткость кровельного железа. Когда я шевелился, он хрустел. Утром пришлось буквально отгибать его заледеневшие края. От холода спасал выделенный мне Максимом Богатырёвым пуховик, а вот ноги замёрзли так, что пальцы потеряли чувствительность.
Лежание долгими часами в закрытом, тесном пространстве угнетало. Тело тосковало по движению, и хотя погода не располагала к прогулкам, я, натянув на себя всё, что имелось в рюкзаке, выполз наружу. Меня тут же атаковали ураганный ветер и колючий снег. С трудом пробившись сквозь белую завесу к тропе на «Берлин», свернул к пропасти – там снежная пелена была не такой густой. Но в метрах десяти от её края благоразумно остановился: вспомнил, что основной причиной гибели людей на Аконкагуа является ветер, сбрасывающий альпинистов в бездну.