— Мне заехать? Встречать у входа, чтоб пропустили? Или упредить на вахте твоё имя?
Настенька оценивающим взглядом посмотрела на Вадима. Он был определённо красив. Курчавые светлые волосы, несколько продолговатое лицо, розовый цвет едва касался щёк, прямой нос, губы слегка открыты, на подбородке ямочка. Пугали глаза — этакие нагловатые, смеющиеся, повелительные и вроде бы уже победившие. Пожалуй, они привели к решению:
— Никаких встреч, никаких проводов, никаких предупреждений. Я прихожу сама, а вы уже ждёте за столиком. Уйду тоже, когда захочу.
— Так тебя ж не пустят, — возразил Вадим. Там полно людей.
— Это уж моя забота, — решительно сказала Настенька.
— О, мадам оказывается не так себе. Слушаюсь. Жду в семь.
Настенька засмеялась и побежала, бросив на ходу:
— Я тороплюсь. Идите к вашей машине, если она ваша.
— Моя-моя, а то чья же? До встречи, Настенька! — прокричал Вадим и повернул обратно, не особенно задумываясь над тем, что позволило так легко уговорить студентку на свидание в ресторане после столь упорных отказов вообще говорить.
Итак, дверь ресторана отворилась, и Настенька оторвалась от прилипчивого дождя, оставив его недовольно шуметь на улице вместе с толпой шумливого народа. Навстречу возроптавшим было посетителям, ожидавшим своей очереди за дверьми, донеслось неожиданно мягко, успокаивающе:
— Извините, товарищи, это ко мне моя внучка.
Об остальном разговоре им, оставшимся под моросью неба, приходилось теперь только догадываться, наблюдая сквозь стекло, как скользнувшая легко по ступенькам девушка скинула капюшон плаща, рассыпала одним движением длинные белокурые волосы, а руки взмахнула, обнимая широкую фигуру швейцара, голова прижалась к окладистой бороде. Сомнений не осталось — это была его внучка. Люди под дождём одобрительно закивали головами, а швейцар, едва не уронив от объятий свою важную фуражку, так что даже пришлось её поправить, выговаривал ворчливо, но определённо радостно:
— Ну ладно тебе, стрекоза. Чего стряслось-то? Прилетела в такую погоду. От дождя прячешься?
— Дедусь, — укоризненно отвечала Настенька, — неужели я не могу хоть раз посмотреть, где работает мой любимый бородатый дед? Могу я, наконец, зайти к нему в гости? Ведь я уже взрослая и ресторан не возбраняется?
Откроем теперь маленький секрет происходящего. Наша студентка очень любила своего деда. Ещё в детстве она, бывало, рассудительно говорила:
— Люди бывают разные: злые, очень злые, равнодушные и хорошие, которые добрые.
Её спрашивали:
— Настенька, а кто такие, по-твоему, равнодушные?
И она отвечала:
— А такие, ни не злые и не добрые. Они просто никого не любят. Им всё равно, нравятся они людям или нет. Как есть, так и будет. Это плохо. Людей надо любить.
— Значит, ты всех людей любишь? Даже злых?
Настенька вздыхала, морща лоб, и говорила:
— Нет, злых я не люблю, но мне их жалко. Ведь они злые потому, что у них что-то плохо получается. Или они не понимают других. Тогда ничего не поделаешь — приходится драться. Дедушка воевал с очень злыми людьми — фашистами. Он даже убивал их, потому что фашисты не понимали, что нельзя убивать других людей. Но когда им самим стало плохо, когда их победили, то многие из них в плену оказались добрыми весёлыми людьми. Так рассказывал дедушка.
Девочке задавали вопрос:
— А кого же ты считаешь добрыми?
Настенька подробно отвечала, как понимала сама:
— Добрые те, кто всех любят. Вот моя мама любит меня. Папа любит меня и маму. Дедушка любит папу, маму, меня и всех моих друзей. Он никого никогда не прогоняет, ни на кого не сердится, и все его любят. Он самый-самый добрый.
Так говорила маленькая девочка. Она выросла и по-прежнему любила деда больше всех на свете. Когда ему делали операцию на лёгком — вырезали поражённый участок и нужна была донорская кровь, то Настенька, бывшая к тому времени ученицей десятого класса, заявила, что её кровь самая подходящая. Кровь и в самом деле подошла, и после выздоровления деда внучка гордо говорила всем:
— У моего деда моя молодая кровь течёт в жилах, а во мне его боевая.
Дед часто рассказывал о трудных военных буднях солдата. Не специально, а когда к слову приходилось, рассказывал. Посидеть просто, послушать истории бывалого человека в наши дни молодежи некогда. Столько у них дел: собрания, заседания, репетиции, походы — им не до стариков. Вон он сколько раз предлагал внучке зайти к нему, как он говорил, на работу не посидеть за столиком, а только глянуть, где он работает да что за люди приходят.