— Рано поёшь отец. Я ещё не сказал своё последнее слово.
— Ну-ну, говори, — засмеялся Ганс. — Никогда не пойму славян. Посмотрим, что ты скажешь теперь, — и он начал поднимать пистолет, приговаривая: — Разрубишь, и нет тебя. Разрубишь, и нет тебя.
Ян Беднарж, словно зверь в западне, напрягся, готовясь к прыжку. Присевший солдат с автоматом, забыв было об охране, потянулся рукой к курку.
Йеник смотрел на немецкого офицера, и улыбка скользнула на лице мальчика. Он даже хмыкнул и пояснил своё поведение словами:
— Да, господин Ганс, вам никогда нас не понять.
— Ну, ты руби! — взревел офицер, поднимая и опуская пистолет. — Или говори, где партизаны. А, может, вы скажете, чтобы спасти сына или племянника? — и Ганс посмотрел на Яна Беднаржа.
— И-и-ех!
Топорик с красивым резным топорищем точно впился в длинную шею немца, пригвоздив её на мгновение к деревянному срубу дома, пока тяжёлое тело, облившееся внезапной кровью, не рухнуло, вырывая из стены орудие возмездия.
— И-и-ех!
Второй топор, потяжелее, слёту размозжил голову автоматчика.
Опешившие от неожиданности немецкие солдаты не сразу сообразили, что произошло, а три мужские фигуры уже метнулись через плетень за дом и помчались в сторону леса.
Опомнившись, немцы вскочили, схватились за автоматы и вдруг:
— Та-та-та-та — застрочили автоматы из окон и из-под крыши дома.
Это русские партизаны, оказывается, не захотели уйти подземным ходом, оставив в беде семью своих помощников, и, как только немцы прекратили поиски, они поднялись потихоньку в избу и заняли исходные позиции, чтобы принять теперь неравный бой, прикрывая отход своих братьев по оружию.
Совершенно растерявшиеся фашисты не понимали сначала, откуда огонь и беспорядочно разбегались, попадая под автоматные очереди. Но те, кто сразу попал в укрытие, быстро пришли в себя и сумели поджечь избу сзади.
Заполыхало огнём, горестно затрещало от боли деревянное строение, наполнилось внутри едким дымом, и жадное, поглощающее и живое и мёртвое пламя не позволило русским партизанам воспользоваться подземным ходом и спастись под землёй.
С болью в сердце смотрели трое Беднаржей на горящее их жилище, откуда продолжали слышаться автоматные очереди. Только ночью прошли они подземным ходом к пепелищу похоронить товарищей, которые так и не вышли по другую сторону холма Градиско. Думали, никого они не встретят ночью в своём сгоревшем жилище. Видели, как уезжали немцы, увозя тела убитых. Но не заметили к несчастью, что оставили немцы засаду. Схватили фашисты всех троих и отправили в концентрационный лагерь, откуда никто уже не возвращался.
Вот и осталась памятью о них лишь сделанная кем-то из односельчан надпись на часовенке Уезда, да небольшая картинка, на которой изображено, как Йеник и дядя Ладислав коня подковывают.
Записки переводчика
Вот ведь бывают в жизни истории, в которые просто невозможно поверить, но, слушая которые, всё же задумываешься над таинством нашего существования и мириадами неразгаданных загадок жизни.
Есть у меня товарищ, голова которого заполнена огромным количеством всяких историй, связанных, как правило, с именами известных личностей. Все они в основном писатели, музыканты, художники, артисты. И всех-то он обычно знает, со всеми чуть ли не за руку и на ты. Нельзя сказать, что б он кичился этим, но между делом, когда речь заходит о том или ином человеке, у него часто находится эпизод, связанный с этим, скажем, композитором или поэтом. Рассказы его никогда не походят на сплетни, вьющиеся вокруг каждой сколько-нибудь известной личности. Поэтому слушать их всегда приятно и интересно, хоть не всегда и веришь в рассказанное.
Как-то раз заговорили мы об одном очень интересном писателе-переводчике.
— Кстати, читал ли ты, — спрашивает меня мой всеведущий товарищ, — его книгу «Записки переводчика»?
— Ну, читал, — говорю. — Весьма оригинальная книга.
— А знаешь ли ты, что написал он её на английском языке, а переводил на русский совсем другой человек?
— То есть как? — удивляюсь я. — Он же русский писатель и пишет на русском. Зачем же ему писать на английском и просить кого-то переводить? Чепуха. Может, он раньше русского языка не знал?
— В том-то и дело, что знал. История с этой книгой очень любопытная, но она настолько невероятна, что важнейший момент жизни этого писателя никогда не отражается ни в его биографии, ни в предисловиях к изданиям его произведений. Люди часто не верят ему, если он рассказывает об этом, что, как ты со мной согласишься, вполне естественно, и поэтому он предпочитает умалчивать и нигде не писать об этом. Хотя, повторяю, случай произошёл с ним не совсем обыкновенный.