У меня были почти зашнурованы боксерки, когда в раздевалку влетел Бодо.
— Ах, ты готов? Малыш тоже. Хочешь его повидать?
Поколебавшись, я сделал рукой отрицательный жест.
— Мы и так сейчас увидимся, Бодо…
— Ну да… Ты прав… Он жутко волнуется, бедный парнишка!
— Я, если угодно, не меньше…
— Послушай, Боб, не хочу к этому возвращаться, но мне кажется, такие ребята, как вы, должны закончить матч вничью, ты меня понимаешь?
— Такие ребята, как мы, Бодо, сделают то, что должны сделать… Кстати, в чьем углу вы будете находиться? Ведь вы не обладаете даром быть всюду одновременно…
Он смутился.
— Мы бросим монету, Боб, не хочу, чтоб создалось впечатление, будто я отдаю предпочтение кому-то из моих мальчиков… Вторым секундантом будет Стефани…
Я покачал головой.
— Не трогайте свою монету, еще потеряете! Будете помогать Жо, это естественно… Я-то стреляный воробей, мне уже не нужны советы…
У него будто гора с плеч спала.
— Как скажешь… Спасибо за него…
Появился Стефани, сама наивность. Когда-то он выступал в легчайшем весе, но, добившись весьма скромных успехов, рано оставил бокс и стал помогать Бодони. Вид у него был чахлый, и казалось, он гниет изнутри. Я его всегда недолюбливал, и он мне платил той же монетой. Однако, надо признать, глаз у него был острый, наметанный. Он, как никто, умел подметить слабость противника и подсказать тебе брюзгливым тоном: «У него устала левая!» или же «Он в предциррозном состоянии!», что, как вы поняли, означало, твой соперник плохо переносит удары в печень.
Что касается манеры одеваться, Стефани до крайности подражал патрону. Он тоже щеголял в голубых брюках и свитере, считая, видимо, что таким образом лучше подчеркивается единство команды.
Перед тем как нам выйти на ринг, состоялась встреча боксеров полусреднего веса… Оба — жалкая посредственность. Голдейн, будучи уверенным, что один наш матч обеспечит полный сбор, не потрудился обставить его получше. Несчастные парни безрезультатно топтались на ринге все шесть положенных раундов и были освистаны, как безголосые теноры. Шум из зала доносился до раздевалок… Меня устраивало, что нашей встрече предшествует такой неинтересный матч… Публика, руководствуясь естественным чувством самозащиты, в таких случаях к вам настроена благожелательно, поскольку бокс, который демонстрируют спортсмены вроде нас с Андриксом, выше на сто порядков.
По тем шиканью и свисту, которые доносились до моих ушей, я понял, что зал полон.
— Похоже, народу хватает, а? — прошептал я.
Стефани поморщился.
— Ни одного свободного места, старина… Голдейн рвет на себе волосья. Говорит, что кресла у ринга мог бы продать по восемь кусков без проблем…
— Этот надутый индюк всегда прикидывает, сколько он теряет, вместо того чтоб подсчитывать прибыль!
— Не волнуйся, подсчитает!
Я повернулся к Кати.
— Ну как, собираешься присутствовать на кровавом поединке в кругу семьи?
Кати, бледная как смерть, все же постаралась улыбнуться.
— Да, Боб…
Я нежно поцеловал ее в губы. Они были холодны, как и мои. Потом, отвернувшись, я, как обычно, перекрестился. Есть такие, кто крестится на ринге, публике, всегда жадной до сантиментов, это нравится, но я не признаю показухи… Не подумайте, однако, что я какой-нибудь святоша… Просто сохранил с детства нечто вроде веры, которая дает о себе знать в самые ответственные минуты. Кати это не нравится, она считает это слабостью…
Бодо, вернувшийся после нашего разговора к Жо, приоткрыл дверь.
— Давай, gо[3]! — бросил он…
Мы вышли: Монтескью, Стефани, Кати и я. Остальные нас опередили и, попав во власть исступленно орущего зала, приближались к освещенному квадрату.
Затем предстали перед публикой и мы…
— Это Тражо! — закричали люди…
Обычно боксеры идут к рингу пританцовывая, чтобы разогреться. А я со своей стыдливостью никогда на это не решался. Я торопливо шагаю по проходу, образованному из стоящих двойным рядом полицейских. Как можно быстрей поднимаюсь по узким ступенькам, перешагиваю через канаты и коротким кивком приветствую зал.
Потом в ожидании сажусь…
Пока диктор болтал, сообщал о нашем весе, Жо стоял в своем углу. Он улыбался мне.
Публике представили других чемпионов, которые с неловким видом жали нам руки, желая обоим успеха… Затем рефери пригласил нас на середину ринга. Произнес обычную чепуху… Мы, как положено, кивнули. Вместо того чтоб обменяться рукопожатием, мы, — наверное, это было глупо — обнялись… Публика взревела от восторга.