Выбрать главу

Не страдал! Я посмотрел на застывшее лицо. Казалось, эта смертная маска еще хранит словно отражение вопроса, прозвучавшего в его последних словах: «Боб, почему?»

Жо умер с вопросом на устах, а это, должно быть, не облегчило смерть.

Я наконец взглянул на мою бедную Кати. Похоже, она чувствовла себя уже получше, чем дома. Думаю, что вид трупа подействовал на нее успокаивающе.

— Пойдем выпьем что-нибудь, — решил Бодони.

Он наклонился, взялся за уголок покрывала и, прежде чем опустить его на неподвижное лицо, прошептал, будто про себя:

— Ты был великим боксером, Жо… Не скоро тебе найдется замена…

Мы вышли на улицу. Я ощущал внутреннюю слабость. На душе было тоскливо, мрачно… В сущности говоря, я не испытывал горя, но какое-то смутное сожаление… Мне не хватало Жо. Ведь я хотел уничтожить его карьеру, а не его самого.

— В машине было полно цветов, — сказал кто-то из журналистов.

Кати остановилась.

— Он ехал к нам, — произнесла она, запинаясь. — Он всегда приносил мне цветы.

Очередная удача для рыцарей пера! Завтра будет что почитать в газетах…

В кафе на площади благодаря царившей вокруг суете дела в этот вечер шли прекрасно. Мы расположились на красном диванчике в глубине помещения рядом с музыкальным автоматом… Какой-то пьяный идиот бросил монету, и зазвучал аккордеон. Народ возмутился… Пьяницу выставили, но автомат свои три минуты отыграл.

— Вы выпьете рому, Кати? — спросил Бодони.

Занятно: голос у него снова звучал нормально, а по щекам еще текли слезы.

Кати покачала головой.

— Нет, лучше чаю… Я замерзла…

Я жестом пригласил к нашему столику стоявшего у дверей Артуро. Потом, так же как Бодони, заказал себе рому. Бодони нахмурился.

До какой степени может дойти профессиональная деформация! Я пожал плечами… И сам он вдруг осознал всю ничтожность этого отклонения от режима по сравнению с тем, что произошло.

В кафе заходили журналисты, чтобы позвонить в свои листки, ибо на улицах Реомюр и Монмартр и на Елисейских полях уже вовсю вертелись ротационные машины

Один из репортеров, старик, не умывавшийся, наверное, с неделю, в поношенном пальто из непонятно чьей шерсти, подошел к нашему столику с чашечкой кофе в руке.

— Может, сообщите что-нибудь особо, Тражо?

Он смотрел на меня поросячьими глазками. От его ног несло даже на расстоянии.

— Да…

Приблизились остальные.

Я прочистил горло. Кати судорожно сжала мою руку… Почему? Чего она опасалась? Бодони утер рукавом слезы.

— Вам известно, — начал я, — что в следующем месяце я должен был в матче против Жо отстаивать свой титул?

Последовал утвердительный ответ.

— Если говорить со всей откровенностью, думаю, он бы у меня выиграл. Он был необыкновенным боксером. Наш последний матч был для меня нелегким…

Я замолчал. Старый журналист подул на свой чересчур горячий кофе.

— То, что вы говорите, делает вам честь, Тражо!

Бодони никак не мог понять, к чему я клоню… Ему совсем не нравилась эта публичная исповедь. Он строго смотрел на меня, чтоб заставить замолчать, но я избегал его грозного взгляда.

— Хочу сказать следующее, — продолжил я. — Никому другому я не предоставлю возможности встретиться со мной в матче за чемпионское звание. Можете сообщить своим читателям: я ухожу с ринга… Впрочем, и возраст у меня для этого подходящий.

Послышались восклицания, все снова устремились к телефонам. Но тут встал Бодони.

— Эй, ребята, — крикнул он, — не торопитесь!.. Сейчас Боб под впечатлением случившегося… Не принимайте за чистую монету то, что он говорит!

— Я говорю то, что думаю, Бодо, — произнес я недовольно, — и не стоит к этому возвращаться…

— Подожди немного, какого черта… Мы здесь не для того, чтобы говорить о боксе! Это неуместно!

Его довод меня удивил.

— Вы полагаете?

Я взглянул на Кати.

— Как ты думаешь, дорогая?

— Поедем домой…

— Да, ты права…

Я поднялся. Владелец кафе, очень смущенный, попросил у меня автограф для своего парнишки… Что ж, жизнь продолжалась!

Перед тем как лечь в постель, я спросил у Кати:

— Почему ты сжала мне руку, когда я сказал журналистам, что хочу сделать заявление?

Она задумалась.

— Вероятно, я испугалась…

— Чего, Кати?

— Того… Того, что ты собирался сказать, Боб…

Я обхватил ее лицо руками.

— А что ты думала я собираюсь сказать?