— Именно таким я мысленно вижу убийство, Боб.
Я тронул машину и молча продолжил путь…
— Теперь он мертв и гниет в земле…
— Он только опередил нас, Боб, не забывай об этом. Живые испытывают чувство превосходства над мертвыми, но сами они всего лишь завтрашние мертвецы…
— Ты думаешь, меня ждет кара в загробной жизни, Кати?
Она пожала плечами.
— Какая загробная жизнь? Бога нет, дорогой, ты прекрасно это знаешь!
— Я верю, что есть, Кати!
— Оттого, что ты слаб! Но не мучайся. А что касается кары, ты же знаешь — она может исходить лишь от тебя самого! Если ты сам ее желаешь!
Я положил руку ей на колено… Мне нравилось прикасаться к ее ноге через чулок.
— Спасибо за то, что ты так говоришь со мной, Кати…
Повторяй мне почаще эти здравые мысли… Я хочу, чтобы ты была моей совестью.
— Я постараюсь!
Когда мы подъехали к дому, я увидел у ворот неказистый черный автомобиль с номерным знаком департамента Сены.
— Ну, кто там еще собирается нам надоедать? — вздохнул я.
Артуро караулил наше возвращение.
— Там два господина, которые непременно хотят поговорить с вами, — шепнул он, помогая мне снять пальто. — Я сказал, что вы вернетесь к обеду, тогда они решили подождать. Они здесь уже больше часа…
У меня возникло чувство смутного беспокойства. Два господина! Эти слова не могут не встревожить, если на твоей совести преступление. Кати поцеловала меня, глядя прямо в глаза, и я вошел в гостиную.
Оба посетителя сидели друг против друга, зажав руки между коленями, и тихо беседовали. Один был толстый, со светлыми редкими волосами, темными глазами и светлыми бровями, в костюме коричневого цвета, джемпере и рубашке сомнительной чистоты… Другой — какой-то бесцветный, худой, с крючковатым носом и лихорадочным блеском в глазах. От его дождевика несло как от козла!
Они встали, глядя на меня с известным почтением.
Мой взгляд был не слишком приветлив.
Толстяк со светлыми бровями классическим жестом отвернул лацкан своего пиджака. У меня перехватило дыхание.
— Комиссар Фове из уголовной полиции, — представился он. — А это мой сотрудник, инспектор Мешен…
Мне очень хотелось не побледнеть. Но разве в нашей власти удержать в лице кровь!
— В чем дело, господа?
В голову мне лезла тысяча самых невероятных предположений. Я не знал, что говорить… Зачем эти сыщики пришли сюда?.. Не совершил ли я какую-нибудь оплошность?..
— Мы ведем расследование обстоятельств гибели, вашего коллеги Жо Андрикса…
Я сделал нечеловеческое усилие, чтобы проглотить застрявший у меня в горле ком.
— Расследование! Но… ведь это был несчастный случай!
— Возможно…
Взгляд толстого комиссара был искренним. Он производил впечатление умного человека.
В комнату вошла Кати. Она, должно быть, все слышала.
Я представил ей полицейских.
— Мадам… — вежливо поклонились они.
— Мосье Тражо, — заговорил, усевшись, комиссар, — в обстоятельствах гибели Андрикса есть некоторые неясные детали…
Мы не упомянули о них газетчикам, иначе из-за популярности пострадавшего те раздули бы целую историю, а ведь мы можем ошибаться… Я рассчитываю на ваше молчание…
— Как же так? Вы говорите поразительные вещи! Могу я спросить…
Произнося эти слова, я успокаивал свои нервы, мой голос звучал естественно, у меня не было сомнений. Впрочем, это подтверждал и взгляд Кати. Точно так же она наблюдала за мной, когда я дрался на ринге. Но ставка в этом поединке была чрезвычайно велика.
— Так вот, — сказал комиссар, — Андрикс скончался на месте. Он лежал почти посреди дороги… Однако мы обнаружили следы крови на откосе… Значит, он передвинулся на несколько метров… Поскольку сам он этого сделать не, мог….
Я вытаращил глаза.
— Да, понимаю, это невероятно…
— А кровь от удара не могла брызнуть на такое расстояние? — спросила Кати.
— По словам судебно-медицинского эксперта это исключено… Но если предположить такую возможность, то кровь попала бы и на машину. К тому же помимо крови жандармы обнаружили в траве несколько монет. Я придерживаюсь убеждения, что ваш друг был убит, вот… Я привык говорить начистоту.
— Убит?
— Да. Убийца попытался замаскировать свое преступление. Автомеханик, осмотревший машину, утверждает, что провод вырван — наконечники грубо расплющены…
— Боже, вот так история!
Про себя я подумывал, что разговор принимает неприятный оборот.