Россия могла бы с 1488 дол. в 1913 г. подняться до уровня в 18 тыс. дол. В мире есть только одна страна, которой удалось совершить такой скачок. В 1913 г. доход на душу населения в Японии примерно был равен российскому показателю, а к 1989 г. объемы производства японской промышленности сравнялись с западноевропейскими показателями. Так на каком основании мы должны поверить, что капиталистическая Россия была бы похожа сегодня на Японию и достигла бы вершин мирового рейтинга? И где гарантия, что она не осталась бы где-то позади, довольствуясь серединой или даже нижними позициями в списке экономического развития.
Очевидно одно: источники экономического роста в XX в. исчерпали свой потенциал, а значение ключевых факторов кардинально изменилось. Так, главным двигателем экспансии аграрного сектора был рост цен на пшеницу. После Первой мировой войны, когда произошел резкий спад цен в этой отрасли, остановилось и освоение пахотных земель по всему миру. В 1930-е гг. — годы Великой депрессии, когда цены на зерно достигли минимума, начался обратный процесс: вывод земель из сельскохозяйственного фонда. Сталин стяжал дурную славу, предлагая крестьянам продавать зерно государству по очень низким ценам. Однако совсем не очевидно, что цены на Украине были ниже, чем в то же самое время в Саскачеване (провинция в Канаде. — Примеч. пер.). И если бы Россия пошла по капиталистическому пути развития, то российский «пшеничный бум» окончился так же, как в Канаде, Австралии и Аргентине. Ее ожидало такое же резкое замедление темпов роста доходов, которое наблюдалось в этих странах.
Повышение производительности сельскохозяйственной отрасли также не гарантировало продолжения аграрной экспансии. К 1913 г. показатели урожайность российского сельскохозяйственного земельного фонда достигли уровня урожайности американских равнин и канадских прерий, который сохранялся вплоть до начала Второй мировой войны; именно в этот период началось массовое использование химических удобрений, которые позволяли резко повысить плодородие почвы. Этот способ применялся и в Советском Союзе[16], однако следует подчеркнуть, что до 1950-х гг. в распоряжении крестьян в России практически не было способов повышения производительности данной отрасли, поэтому дальнейший прогресс в этом направлении был невозможен.
Свой вклад в рост экономики страны до 1913 г. внесло расширение промышленного сектора. Перспективы его развития также крайне неоднозначны. Рост тяжелой промышленности базировался на спросе, созданном масштабным строительством железнодорожных путей, а к этому времени влияние данного фактора существенно снизилось, поскольку основная часть железнодорожной сети уже была завершена. В 1870–1913 гг. протяженность железных дорог возрастала на 4,5 % в год и с 10,7 тыс. км увеличилась до 70,2 тыс. км. К концу 1980-х гг. произошло удвоение этой цифры, однако ежегодный прирост снизился до 1 %[17]. Плохие перспективы развития сельского хозяйства сделали даже такой уровень строительства непривлекательным. Зачем прокладывать новые пути, если обрабатывать землю стало невыгодно? К 1913 г. строительство железных дорог утратило свое значение как двигатель экономического роста.
Легкая промышленность обладала более высоким потенциалом экономического роста. В начале XX в. развитие Японии обусловливалось расширением экспорта хлопчатобумажных товаров. Аналогичная возможность была и у России, но здесь сыграло свою роль повышение таможенных пошлин, в результате которого уровень российских цен превысил общемировой показатель и сделал экспорт продукции невыгодным. Производитель оказался прикованным к внутреннему рынку, а в свете вероятного спада в аграрном секторе перспективы легкой промышленности оказались довольно мрачными. Изменить таможенную политику было непростой задачей: тарифы на ввоз сырья были призваны стимулировать выращивание хлопка-сырца в Центральной Азии, а пошлины на конечные товары позволяли обеспечить эффективную политику протекционизма. Для достижения успеха на мировом рынке требовалось ведение свободной торговли сырьем, что подвергало опасности бизнес отечественных производителей — перспектива для России непривлекательная и маловероятная.
16
См. график 4.1, отражающий историю сборов урожая пшеницы в России и СССР в сравнении с Северной Дакотой. Олмстед и Род (2002) указывают на то, что сами по себе стабильные среднегодовые сборы в Северной Америке требовали серьезного поиска зерновых культур, устойчивых к вредителям и способных расти в суровых условиях Великих равнин и прерий. Однако некоторые из ключевых зерновых культур были импортированы из России, так что именно она устанавливала технологический потолок для Северной Америки, а не наоборот.
17
В 1913 г. на территории послевоенного СССР функционировало 71,7 тыс. км железнодорожных путей. В 1989 г. этот показатель вырос до 147,7 тыс. км. (Народное хозяйство. 1960, 535; 1989, 588).