— Простите, Илларион Владимирович, — поручик Сватов, несмотря на молодость, военно-политические споры обожал, — но разве не пришла пора вышибить «черноморскую пробку», взять под контроль Проливы?
— А зачем нам Проливы?
— То есть как?!
— Поручик, война с турками непременно привела бы к поддержке султана Великобританией и мощной коалицией европейских государств, опасающихся усиления России. Думаете легко захватить миллионный Константинополь? Да в лучшем случае заняли бы Верхний Босфор и потом отбивались от попыток объединённой эскадры прорваться в Чёрное море. Не говоря уже о том, что Калифорнию и Аляску потеряли б непременно. А сейчас, что мы имеем сейчас, при турецких Проливах? А имеем мы свободный проход российского флота через оные и Средиземноморскую эскадру у Гибралтара! То-то же, поручик!
— Конечно, обстановка коренным образом изменилась, распалась Австрийская империя и турки заметно присмирели.
— Любезный Дмитрий Ильич, — не на шутку разошёлся Лунгин, — Австрия потому и развалилась как гнилой пенёк, что его величество готовил сию комбинацию долгие годы. Все считали, что приоритеты Российской империи при Константине Николаевиче лежат за океаном. Только там мы и воевали, в Америке офицеры русской армии и флота получали боевой опыт. А в Европе — затаился русский медведь до поры. Но как потом ударили, в тот единственный момент, когда можно было вышибить Дунайскую монархию из числа великих держав, не рискуя нарваться на войну с европейской коалицией!
— Я не спорю, Илларион Владимирович, но если б ещё и Проливы отошли к России, ещё бы лучше было.
— Молодой человек, — полковник досадливо поморщился, — мы на разных языках разговариваем. Военное дело, равно как и дипломатия — искусство возможного. Посмотрите на перекроенную карту Европы, сравните потери Франции, Германии, Италии, развалившейся уже Австрийской империи, потопленные корабли Великобритании, Дании, Италии и всё той же Франции. И вспомните строки Тютчева: «Не двинув пушки, ни рубля»! Вот оно — высшее искусство государственного деятеля, так сложить политическую мозаику, чтоб за тебя всё оппоненты исполнили, а ты только плоды пожинал. Султан до того запуган, что дал добро на создание еврейской автономии в исторических, библейских местах! Виданное ли дело! Кстати, Сергей Сергеевич, берите поручика и ступайте, ступайте, голубчик, совсем я вас заговорил…
Сватов в закрытом экипаже, одолженном ради такого случая у «купцов» отбыл за важными гостями, а Агеев конспирации ради купил огромный букет и словно заправский Дон Жуан расхаживал перед особняком, нетерпеливо посматривая на часы. У шпионящих за домом лиц, если таковые и имелись, должно сложиться впечатление, что после ухода строгого начальства — полковника Лунгина, господа офицеры решили немножко расслабиться с вином и дамами. Так, кондитер привёз огромный торт, придирчиво осмотренный Агеевым, а мальчишка посыльный приволок изрядное число бутылок «дамских» напитков. Когда показался экипаж, капитан сообразно актёрским талантам заулыбался, помахал букетом и гостеприимно указал на ворота, сразу же захлопнувшиеся. Навес над входом не позволял соседям даже с верхних этажей увидеть, кто же прибыл к русским друзьям-союзникам, но впереди воскресенье, почему бы господам офицерам и не покутить?!
Однако вместо дам света и тем более доступных дам полусвета на брусчатку стремительно выскочил полковник Сыромятов. За царским телохранителем и, по слухам, особо доверенным «лейб-палачом», показались ещё двое, каковых Агеев не знал.
— Комедию устроили, ишь, цветы, — высокий гость развеселился, — целоваться то не заставите? Нет? Ну и отлично.
Сыромятов, «хранитель Иерусалима» прибыв в Мадрид для переговоров с лидерами еврейских общин Испании. Сионисты желали перевезти в Святую Землю колонистов молодых и полных сил, но немало стариков из местечек всей Европы возжелало упокоиться в Палестине. Полковник командовал Охранной Бригадой, составленной из повоевавших унтеров и младших офицеров российской армии. Попытка иных великих держав если не по батальону, так хоть по роте выставить в Охранную Бригаду, пускай и под русским командованием не прошла. Султан верил только императору Константину Николаевичу, а, скорее даже, смертельно боялся рассориться с могучим соседом, проявлявшим неожиданное дружелюбие к переживающей не лучшие времена Блистательной Порте.