Юная Мария Антиохийская в одном из монологов дает программу благочестивого поведения девушки: «Никому невозможно спастись, если он не исполняет заповедей Божиих. Нам же должно принести Богу хотя бы телесную чистоту и всенощные молитвы» (Житие Марии Антиохийской).
Эмоции, чувства и инстинкт женщин, по мнению многих отцов церкви, доминируют над умом и рассудком, что в рассматриваемую нами эпоху, впрочем, не мешало, а даже помогало им достичь христианского благочестия. «Видите, какое любомудрие у жен, хотя и немощен их ум?» — спрашивает Иоанн Златоуст (Беседы на Евангелие от св. ап. Иоанна Богослова, LXII, 3).
Можно сделать вывод, что обычная женщина публично, по крайней мере, старалась вести себя достаточно скромно. В это представление о скромности, однако, укладывался интересный феномен, зафиксированный для Константинополя IV–V веков. Немало молодых незамужних девушек в поисках духовного покровительства следовали за священниками настолько, что переселялись жить в их дома, особенно если клирик не был женат. Достаточным поводом для такого сближения девы и священнослужителя считалось отсутствие у нее отца или брата. Иоанн Златоуст уделил особое внимание этому злободневному вопросу жизни столичного клира — духовному браку местных клириков с девственницами (Палладий. Диалог с Феодором, V), поскольку, как можно догадаться, вокруг этого ходили слухи, и кое-кто из мирян осуждал клириков. И надо сказать, что архиепископу Константинопольскому лишь с большим трудом удалось заставить священнослужителей отказаться от такого рода отношений (Палладий. Диалог с Феодором, V). Более того, тем самым Златоуст восстановил против себя часть столичного клира (Палладий. Диалог с Феодором, VI).
Одним из важнейших элементов выраженного гендерного поведения девушки во все времена было кокетство. Иоанн Златоуст предупреждал: «Если кто хочет увлечь женщину, никакое место не кажется ему более подходящим, чем базилика» (Беседы на Евангелие от св. ап. Иоанна Богослова, LXII, 4). Женщина «бритвой соблазна обривает тебя», — писал Георгий Александрийский (Житие и чудеса Иоанна Златоуста, 68). Для привлечения к себе внимания могло служить все — от внешнего вида и одежды до манеры общения.
Не обходилось, разумеется, и без любовной магии и приворота, которые были широко распространены в Античности (Апулей. Золотой осел; Артемидор. Онейрокритика; Плутарх. О доблести женской, 19 и др.). В ранневизантийское время, несмотря на христианизацию, магия такого рода процветала. Амулеты с заклинаниями были широко распространены в Византии IV–VI веков. О магических действиях много упоминаний в источниках (Житие аввы Симеона, Житие Марии Антиохийской и др.).
Возможностей свободного общения с мужчинами у женщин Ранней Византии было немного. Перегородки между полами рушились разве что на светских и религиозных праздниках, при совершении паломничеств к святым местам. Женщины, даже не смешиваясь в толпе с мужчинами, были доступны обозрению, редкому в позднеантичном/ранневизантийском городе. Питер Браун подчеркивает, что именно во время этих событий часто завязывались любовные отношения. Иногда такие неформальные встречи порождали «беспорядочные связи», что вызывало грозные инвективы возмущенных клириков.
Как ни странно, зоной относительной свободы для женщин поздней Античности были территории кладбищ. Здесь их поведение и круг общения были меньше подвержены контролю семьи, и соответственно у них имелось больше возможностей для проявления своих личностных качеств.
Но все равно единственной родней, которую была вольна выбирать женщина, были, по выражению Амвросия Медиоланского, святые. Отсюда — ярко выраженный личностный и приватный характер культа святых для женщин.
Отдельная большая тема — вдовство. Благочестивая вдова, как пишет Иоанн Златоуст в сочинении «К молодой вдове», должна либо вести аскетический образ жизни, либо вступить в повторный брак. Осуждал он лишь гендерное поведение вдов. «Зачем вы, будучи старицами по возрасту, принуждаете тело снова стать молодым, нося, подобно блудницам, локоны вокруг лба, в поругание остальных благородных женщин? Разве таковы вдовы?» (Палладий. Диалог с Феодором, VIII.)
Образцом благочестивой вдовы может служить диакониса Олимпиада, которой св. Иоанн Златоуст посвятил немало посланий. Лишь восемь месяцев она прожила в браке, причем Иоанн старается показать, что она при этом осталась девственной (Палладий. Диалог с Феодором, XVII). Далее во вдовстве она ведет идеальный образ жизни.
Молодой вдовой была и мать Иоанна Златоуста Анфиса. «Никакое слово не могло бы описать ту зиму и напор волн, которым подвергаются те женщины, которые благоразумно сохраняют верность супругу в единобрачии во вдовстве», — говорит о ней Георгий Александрийский (Житие и чудеса Иоанна Златоуста, 3).
Теория семьи и брака в Ранней Византии наиболее полно была разработана Иоанном Златоустом. В сущности, эта теория есть часть его неистовой борьбы с пережитками античной свободы частной жизни (в христианстве они получили наименование страстей), чему он посвятил целый ряд сочинений и проповедей.
В соответствии с учением апостола Павла, архиепископ Константинопольский говорит о том, что Бог установил брак для продления человеческого рода. Юноши и девушки должны вступать в брак для того, чтобы «помогать друг другу держать под контролем свои собственные тела». Брак, таким образом, должен оберегать супругов от искушений. Ради этого и родителям следует как можно раньше женить и выдавать замуж своих детей. Браки должны заключаться в кругу семьи в присутствии специально приглашенного для этой цели священника.
В Ранней Византии «не девица приходит к жениху, а он спешит за ней, хотя бы он был сын царя, и хотя бы он хотел взять за себя из бедного и низшего сословия, хотя бы рабу» (Иоанн Златоуст. Беседы на Евангелие от св. ап. Иоанна Богослова, XVIII, 2). Как видим, независимо от социального статуса, женщина не имела права на инициативу и играла пассивную роль.
По церковным канонам, венчание есть таинство, которое допускает лишь единобрачие и запрещает брак между близкими родственниками. Между тем, исключения из этих строгих правил в Ранней Византии существовали. Так, император Ираклий в первой половине VII века был женат на своей племяннице Мартине и «очень боялся, чтобы не обличили его архиереи в этом недостойном деле» (Антиох Стратиг, 64).
Связь брака и смерти (как философский топос) была установлена еще в Античности. Свадьба — это могила для прежней жизни и страстей. «Брак и смерть для людей одинаково предельные события… кроме того, и обстановка вокруг новобрачного и вокруг покойника одинаковая: шествие друзей и подруг, цветы…» (Артемидор. Онейрокритика, II, 49; II, 65). Брак, как и смерть, — «путь печальный, но неизбежный».
Целомудренный брак возвращает жениха и невесту к утраченной чистоте. Этого, конечно, нельзя сказать о чувственном браке, основанном на похоти. Христианская семья возникает прежде всего для деторождения, чем и оправдывает свою грешную половую жизнь. Любовь же к собственно сексуальному акту — есть разврат.
Учение о христианском браке восходит к апостолу Павлу (1 Кор.). Различные моральные аспекты христианского брака рассматриваются в огромном количестве сочинений святоотеческой литературы.
В сочинении «О девстве, или О подвижничестве», приписывавшемся св. Афанасию Александрийскому, говорится о важной роли брака, но идеалом все же считается девство. Египетский авва Арсений учил: «Когда дева живет в доме отца своего, то многие хотят посвататься к ней. Но когда она выходит замуж, она не всем уже нравится: некоторые ее вообще не замечают, другие хвалят, но она имеет не такую честь, как прежде, когда была скрыта от глаз людских» (Великий патерик, II, 16).
В одной из проповедей на Евангелие от Матфея Иоанн Златоуст замечает, что на земле нет большего счастья, чем быть мужем и отцом, и нет большего утешения при смерти, чем остающиеся дети. Он говорит, что полноценными христианами могут быть не одни только монахи и что жить истинно христианской жизнью возможно и в браке. Тем не менее и в его системе ценностей воздержание предпочтительнее брака.