— Только побыстрее, — сказал он, — холодно.
Я поцеловал его член сквозь боксеры, почувствовав, как он напрягся под тонкой тканью, затем стянул их. Он стоял очень спокойно, баюкая мою голову в своих руках, его дыхание сделалось быстрее, когда я начал сосать, но затем снова замедлилось.
— Поднимайся, — сказал он.
Когда я встал, тьма на мгновение застила мне глаза; но потом все вернулось на место. Марк стал на колени, расстегнул молнию на моих брюках и взял в рот мой член. Я погладил его по волосам, проведя рукой по белой полоске, исчезающей на макушке. Он начал яростно дрочить себя, ритм сотрясал нас обоих. Я был слишком пьян, чтобы кончить и к тому же меня сдерживал страх, что нас застукают, но вскоре я услышал, как Марк издал хриплый горловой стон и почувствовал, как напряглось его тело. Он кончил и откинулся на спину, закрыв глаза и продолжая осторожно двигать руками. Пот блестел на его веках. Затем он встал, пытаясь отдышаться и показал на мою промежность. Я покачал головой.
— Все нормально, я в порядке.
Пока мы застегивали одежду, я заметил, что мои ботинки и отвороты брюк забрызганы семенем Марка. Я нагнулся и вытер ботинок пальцами левой руки.
Мы попрощались на Колмор-роу, где Марк намеревался сесть на ночной автобус до Перри-Барр.
— Мы еще увидимся? — спросил я.
Он сказал, что в пятницу будет в «Шуте». Я знал, что это значит, знал, что я уйду оттуда один, ничего не получив. Было около трех ночи, мне не хотелось трястись в переполненном ночном автобусе до Мозли со спермой Марка, подсыхающей на моих ногах, так что я пошел пешком. Вдоль Бристоль-стрит с ползущими вдоль обочины машинами и мальчиками, делающими вид, что ждут автобус, через Першор-роуд, где девочки слонялись взад-вперед, точно призраки заключенных, и деревья отбрасывали гигантские тени на дорогу, по Эдгбастон-роуд, где огни сигнализации вспыхивали в домах, когда я проходил мимо. Время от времени я подносил левую руку к носу. Казалось, его оргазм принес мне облегчение. Точно он испытал удовольствие вместо меня, забрав ощущение стыда и неадекватности. Я не верил в это, но я это чувствовал.
На следующий вечер я отправился с Йеном и Рейчел посмотреть на шоу фейерверков в парк Сеннели. Костер охраняли пожарные в оранжевых куртках, вдалеке колесо обозрения возносило в ночь крошечные фигурки. Мы выпили упаковку сидра, сжимая темные бутылки как микрофоны. Наземных фейерверков не было, все шоу развернулось в небе над нами, рассыпаясь пеплом, еле видимом в свете костра. Толпа ангелов с внимательными глазами, тающими костями и потрескивающими волосами. Случайная перкуссия: безупречные риффы, но не хватает основного ритма. Под конец начало казаться, что ночь сжимается вокруг нас, горькая от дыма.
Мы прошли мимо тлеющих остатков костра к многолюдной ярмарке, где Мит Лоаф [63] соревновался с Take That [64]. Тинейджеры вопили в едином порыве, забираясь в колесо, которое раскачивалось и затем поворачивалось. Йен рассуждал о шаманских ритуалах:
— Они играют на барабанах и не дают себе заснуть, чтобы вызывать видения. Брось пригоршню пыли в костер и увидишь лица умерших. А потом мертвые начинают говорить через них. Китайцы используют фейерверки, чтобы призвать духов уже тысячи лет.
Я был в ужасно слезливом настроении после двух бутылок сидра на пустой желудок. Рейчел подмигнула мне и взяла за руку. Но ничто не помогало.
С начала ноября магазины заполнили преждевременные новогодние декорации, повсюду звучали попсовые рождественские напевы. Я отчаянно пытался найти работу, денег у меня почти не осталось; но без связей и рекомендаций шансов было мало, хотя «Темпест рекордз» согласились взять меня обратно в качестве временного помощника, чтобы разобраться с предрождественскими заказами. Мартин предложил мне помочь найти работу в другой группе, но я считал, что это будет все равно что сжечь мост, который мы все еще можем перейти. Алан был занят новыми группами, в том числе и «Лентой», которые записывали свой альбом «Парень с побережья», но он все еще очень хотел вернуть «Треугольник» обратно на рельсы. Он, казалось, стал менее осторожным со мной теперь, когда я расстался с Карлом; я догадался, что он боялся Карла.
Весь ноябрь я то беспрестанно блуждал где-то, то безвылазно сидел дома со своей коллекцией записей, пьяный, в слезах. Я решил не дать себе погрузиться в наваждения, которые мучили меня после разрыва с Адрианом. То была гораздо более грязная история, облегчение приносила лишь возможность делать язвительные выпады: «Может, я теперь найду парня, который умеет трахаться. Это было бы здорово». На сей раз гнева во мне не было. Я чувствовал себя потерянным и дезориентированным. Повсюду меня окружал холод. Оказавшись в бирмингемской гей-тусовке, я обнаружил, что мне стало гораздо легче снимать парней, потому что теперь мне было на все наплевать. Моя пассивность привлекала мужчин, хотя и лишала меня возможности завязать настоящие отношения.
Бывали ложные просветы, моменты, когда казалось, что все идет на лад. Вроде одной ночи, когда я вошел в «Эдвард № 8» как раз в тот момент, когда диджей поставил «Поднимаясь вверх» Primal Scream: царапающий звук гитары, глубокие басовые риффы и отмороженный вокал Гиллеспи. Или утро воскресенья, когда окно моей квартиры залил солнечный свет, хотя внутри было по-прежнему холодно, а я слушал все пластинки Боуи семидесятых годов и вдруг вспомнил, что однажды мастурбировал на обложку «Low». Мне тогда было двадцать. Вспомнив об этом, я так смеялся, что поперхнулся и пролил кофе на диван. Я даже изучил обложку в поисках следов, по которым можно было бы провести тест ДНК.
Карл прислал мне открытку из Северного Уэльса: зеленый холм в тени другого холма. Он писал своим обычным неровным почерком с наклоном влево: «Дэвид, надеюсь, у тебя все хорошо. Здесь очень тихо, только шум дождя да шарахающиеся в испуге овцы. Теперь я знаю, что чувствовала агент Старлинг. Я пишу новые песни. «Замороженный джин» — хорошая группа. До скорой встречи, К.».
Это не объясняло, почему он там оказался или с кем он там был. Конец письма напомнил мне блюзовую песню, которую я когда-то слышал, она называлась «В поисках Кая». В припеве была строчка: «Если ты увидишь Кая». Хотел бы я, чтобы загадки Карла были столь же просты. Возможно, если бы мне удалось его понять, все бы закончилось. Я смог бы двигаться дальше.
В «NME» продолжали поступать письма насчет «Треугольника», в основном от фанатов, которые заявляли, что они «понимают отчаяние Карла». Это меня взбесило. Депрессивные люди вечно ослеплены эмоциями, но исключительно своими. Если они не могут понять чужую точку зрения, значит ее не существует. Карл никогда не доверял эмоциям, если только не мог обратить их в нечто другое. Временами мне казалось, что, может быть, он бросил меня, чтобы показать, каково это. Чтобы заставить меня продолжать играть басовую партию при его гитаре.
В конце ноября на концерте Пи-Джей Харви я столкнулся с Дайан и Мэттом. Мы вместе выпили и обменялись историями своих бед. «Свободному жребию» не удалось записать пластинку, а напряженные отношения между Дайан и Энди сделали практически невозможным какую бы то ни было работу группы.
— Я бы хотела, чтобы он свалил на хрен, — сказала она. — Что бы я ни пыталась сделать, он все стремится втоптать в дерьмо. Лучше уж я найду барабанщика похуже Энди. Чтоб ему пусто было.
Я подумал, сможем ли мы с Карлом продолжить вместе работать в «Треугольнике». Это было непростым делом, даже когда мы спали вместе. Дайан похудела и выглядела уставшей, хотя ее готический макияж скрывал это.
На следующий день она позвонила мне. Мы поговорили о концерте, который нам обоим очень понравился.
— Она поет так, будто ходит по горящим углям, — сказала Дайан. — Точно она сможет продолжать петь и после смерти, и ей не нужно выслушивать указания какого-то долбаного барабанщика.
Мы оба считали, что она слишком хороша, чтобы иметь успех.
— Послушай, — сказала Дайан, — я тут подумала, может, ты придешь ко мне на обед в пятницу?
Дайан жила в Нортфилде: мрачном районе на южной окраине Бирмингема, кругом стройки и высокие стены, изрисованные свастикой. Ее квартира находилась на третьем этаже реконструированного дома, рядом с железной дорогой. Стены завешаны постерами и обложками пластинок. Кошачий череп стоял на шкафу, забитом пластинками, скелет гремучей змеи украшал газовый камин.