Я все шел и шел, до тех пор пока не перестал чувствовать ноги под собой. Небо начало темнеть, но фонари еще не включили. Вокруг были сплошь разрушенные здания: заколоченный паб, офис с выбитыми окнами, три полуразобранных дома. Ветер дул сквозь чернеющие лестничные проемы. Куски холстины хлопали на заржавевших лесах — пальто, прикрывающее отсутствующее тело. Я остановился, больше не в силах идти и смотреть.
Пусто. Ничего нет. Точно меня здесь и не было. Это хуже, чем слезы. Разрушенные дома куда реальнее, чем я. Что-то зашевелилось на лестнице. Я видел это, но я был ничем. Свет проходил сквозь меня. Точно я ощущал… ощущал что? Отзвуки боли. Меня трясло. И тут внезапно мир снова вернулся, или я вернулся в мир. В какой-то момент вспыхнуло воспоминание: стройплощадка. Тело Марка. Сохнущее семя на моей руке.
Я пошел вперед, ища указатель. За углом какой-то человек заламывал руки в агонии скорби. Затем я разглядел тряпку в его руке, ведро и фургон, который он пытался отмыть. Впереди виднелся канал и железнодорожный вокзал. Я пошел вперед на шум машин.
Глава 12 Три ниже нуля
Мои руки сегодня вернулись,
Пытаясь освободиться.
TindersticksМартин позвонил мне за пару недель до Рождества и сказал, что Карл вышел на связь. Он хотел начать работу над новым альбомом «Треугольника». Я сказал: «Довольно странно, что Карл не связался со мной напрямую».
— Ну ты же знаешь, какой он, — ответил Марк.
Но я не знал, больше не знал. К черту. Я поговорил с Йеном, и мы оба согласились начать прямо сейчас. Мартин забронировал на «Канал Студиоз» время для работы над аранжировками и демо-записями. Возвращение в Дигбет едва ли было бы удачной идеей. На этой стадии нам не нужен был продюсер: только помещение и сносный алкоголь.
Это было странно, ждать Карла в моей холодной квартире в Мозли. Я немного прибрался, чтобы он не подумал, будто дела у меня совсем плохи. Верхние панели в эркере были свинцовыми с маленькими стеклышками, синими, красными и зелеными. В вазе на каминной полке стояли засохшие цветы, вода давно испарилась, я их выбросил. Карл опоздал на полчаса, как обычно, на нем было все то же черное пальто, которое он носил прошлой зимой. Он выглядел уставшим: тени под его глазами походили на синяки.
Мы обнялись, но не поцеловались.
— Рад тебя видеть, — сказал он. — Можно прибавить отопления? На улице жуткий холод.
Яростный ветер сотрясал дерево в запущенном саду. Карл стоял перед газовым камином, растирая руки, он никак не мог согреться. Я приготовил кофе с бренди. Он заставил меня поставить ему «Соскальзывая вниз», который он толком не слышал.
— Неплохо, — сказал он. — «Голубое нигде» получили хорошего гитариста, верно? Мне понравилась быстрая вещь, «Без свидетелей». Ритм как у The Specials, когда они еще не стали такими занудными. Или как у Nine Below Zero.
Было приятно слышать, что он говорит как нормальный человек. Я задернул шторы, мы немного поболтали. Мы договорились встретиться с Йеном в «К2» чуть позже.
Карл сказал, что живет с Элейн, но часто уезжает.
— Я ездил в Клуид ненадолго. Мы там несколько лет назад купили фургончик. Хорошее место, чтобы побыть в одиночестве.
Я вспомнил об открытке.
— Я завязал с лекарствами и снова пью, но не так, как раньше. Мне не нужно напиваться до потери сознания. Но засыпать без алкоголя тяжело.
Я показал на бутылку с бренди, стоящую на буфете, мы налили по маленькому стаканчику, без льда.
Почувствовав себя немного свободнее, я дал ему краткий отчет о моей теперешней жизни. Я рассказал про Марка и две других своих победы (не вдаваясь в детали), но не упомянул Дайан. Если он и ревновал, то никак не показал этого.
— Проблемы с работой, пока не особо получается что-то найти. Если тебя уволили, то нужно время, чтобы найти что-то еще. Проще найти нового любовника. Им не требуются рекомендации. Буду рад снова поработать с тобой и Йеном. У тебя много нового материала?
— Прости, что я позвонил Мартину, а не тебе, — сказал Карл. — Я подумал, вдруг, ты не захочешь со мной говорить. Это было странное время, понимаешь. У меня много всего — тексты, аккорды, мелодии. Ты же знаешь, я не умею толком записывать музыку. Я тебе покажу, когда подключу гитару. Возможно, наберется с дюжину песен, которыми стоит заняться. Плюс «Порванные струны», а может, и та вещь, что не вошла в альбом, «Ярд кожи». На альбом хватит, надеюсь.
Сейчас он говорил менее уверенно, чем во время записи «Жестких теней». Но это было неудивительно.
В тот вечер «Треугольник» собрался впервые со времени нашей последней, не особо удавшейся, репетиции в сентябре. Мы ели обжигающее карри и пили пиво в ресторане «К2» — нашей любимой забегаловке еще с давних времен. Карл изложил нам свои идеи по поводу второго альбома.
— Думаю, он будет спокойнее, чем «Жесткие тени». Не такой понятный — о ком, где или почему. Мне бы хотелось назвать его «Мертвое пространство»… понимаете, как мертвый нерв или разъединенная линия.
— Немного рискованно называть что бы то ни было «Мертвым», — сказал я. — У нас и так уже репутация страдальцев.
— А мне нравится идея мертвого пространства, — заявил Йен. — Заставляет задуматься о таких вещах, как древняя геометрия. Друиды… А может, назвать его «Преданный забвению»?
Карл улыбнулся.
— Потрясающе. Ты гений, Прист. Я бы расцеловал тебя, не будь ты так чертовски уродлив.
Йен вовсе не был уродлив. Когда-то мы с Карлом обсуждали возможность соблазнить его и устроить трио. Но страх перед гневом Рейчел остановил нас.
— Я бы тебе даже позволил, если бы ты хоть иногда чистил зубы, — парировал Йен. — Здорово, что ты вернулся. Что думаешь насчет концертов?
— Не знаю, — Карл в смятении уставился на зеленую пивную бутылку в своей руки. — Пока нет. Я дам вам знать.
Мы разошлись в середине вечера; Карлу нужно было возвращаться в Олдбери. Мы с Йеном ненадолго заскочили в «Бойцовых петухов».
— Не сказать, чтобы ему стало сильно лучше, верно? — сказал Йен.
Я не знал, что ответить. Было что-то неотвратимое в этих переменах, как подступающая старость. У Карла не было «нормы», к которой он мог бы вернуться. Он пытался бежать от чего-то, но теперь оно его настигло.
Мы провели пять сессий в «Кэнел Студиоз»: три вечерних и две днем в воскресенье. Кладбище Ярдли было подернуто инеем. На табличке недавно открывшейся через дорогу парикмахерской значилось: «ДЖУЛИ ФОРЛЕТТА».
Карл сказал мне:
— Хотел бы я знать, как ее называют подчиненные.
Он плохо спал; вечно уставший, он выпивал огромное количество кофе, чтобы взбодриться, а затем принимался за алкоголь, чтобы успокоиться. Я радовался тому, что мы не поехали в тур.
На первый взгляд, или на первый звук, новые песни Карла казались не проработанными с музыкальной точки зрения. Тексты слишком холодные и отстраненные: они не предполагали ритма или динамики, того, что может захватить и удержать. И Карл не хотел играть на гитаре так много, как прежде. Но спустя какое-то время сложились аранжировки, подчеркивавшие эти ледяные стихи, вместо того чтобы вторить им. Йен играл легко и быстро, мы с Карлом играли контрапунктом, один ведет мягкую мелодическую линию, а другой вторгается в нее жесткими риффами. В результате получился ломкий, повторяющийся звук, довольно странный, но не мрачный. Я подумал, что нам нужен клавишник, чтобы придать песням структуру. Предложение Йена было более радикальным: «Нам нужно сыграть это вживую, Карл. Прежде чем мы это запишем».
Голос Карла стал более спокойным, высоковатым, с придыханием, появившимся от вечного холода. Нотка страха, ощущавшаяся в таких песнях, как «Город комендантского часа», присутствовала и в новых песнях, но теперь к ней примешивалось какое-то беспомощное, покорное принятие. Точно он влюбился в боль. Мы записали четыре трека. «Голубое стекло» — медленная, завораживающая вещь, Карл использовал в ней тремоло. Его голос звучал так, точно у него во рту застряла какая-то гадость, от которой он не может избавиться. «Пей кровь из этого стакана/ Кровь ран/ Оставшихся от всех этих лет».