Несмотря на героизм участников, такая голодовка имела мало шансов достигнуть целей, перечисленных в заявлении троцкистов на имя лагерной администрации в октябре 1936 года. Контингент Усинского отделения рос так быстро, что отказ от работы двух-трех сотен узников почти не влиял на его общие экономические планы. Кроме того, с 1926 года тюремные и политические власти последовательно отказывались признавать, что категория «политзаключенных» реально существует, и больше не наделяли их особыми привилегиями перед другими заключенными86. Таким образом, голодовка, очевидно, закончилась в феврале не потому, что администрация приняла требования узников, а потому, что «боевой дух» протестующих начал падать после такого долгого и мучительного испытания87. Может быть, им сделали какие-нибудь мелкие временные уступки88. В конечном счете голодовка не внесла серьезных помех в работу лагеря, и после ее окончания лагерное начальство отмечало лишь мелкие нарушения лагерного режима со стороны троцкистов89.
Крупные перемены в жизни заключенных произошли в 1937 году, но отнюдь не в результате той голодовки. Они стали следствием одной из крупнейших в истории Советского Союза операций госбезопасности. Так называемые массовые операции 1937–1938 годов начались с рассылки приказа № 00447 от 30 июля 1937 года. Приказ, санкционированный лично Сталиным и подписанный наркомом внутренних дел Николаем Ежовым, предписывал масштабные аресты различных «антисоветских элементов» внутри советского общества, включая бывших кулаков, бывших заключенных и ссыльных, членов оппозиционных политических партий и обычных преступников. Приказ устанавливал квоты на количество арестов для каждого региона Советского Союза, в том числе указывал, сколько людей следует приговорить к длительным срокам заключения и сколько расстрелять. Как указали историки, изучавшие «массовые операции», отличительной чертой этой операции была значительная автономия региональных и местных властей в части следствия, осуждения и наказания охваченных ею лиц. До и после Большого террора такой автономии у них обычно бывало меньше90. Хотя в приказе оговаривалось, что операцию следует завершить в течение четырех месяцев, она продолжалась больше года и окончилась только в ноябре 1938 года. Поскольку области и города с благословения и одобрения центра «перевыполнили» квоты, заданные в приказе № 00447, число жертв намного превысило оговоренные в приказе цифры. Эта «кулацкая операция» вкупе с «национальными операциями» против поляков, корейцев, этнических немцев и других национальных меньшинств позже стала называться Большим террором91.
«Массовые операции», инициированные приказом № 00447, привели к гигантскому росту населения лагерей и колоний. Из примерно 1,6 миллиона человек, арестованных в 1937–1938 годах, около половины казнили, а половину осудили на долгие сроки в лагерях92. По официальным данным, население всех лагерей ГУЛАГа выросло с 832 881 человека в начале 1937 года до 1 317 195 в начале 1939 года, то есть примерно на 40% за два года93. Усинское отделение Ухтпечлага не было исключением, и стремительный рост его контингента, начавшийся в 1936 году, продолжался. В среднем на протяжении первого квартала 1937 года в нем содержалось только 3866 заключенных, а к 1 октября 1937 года их было в отделении уже 654994. К началу апреля 1939 года, через шесть месяцев после завершения «массовых операций», во всем Воркутинском лагерном комплексе насчитывалось 16 096 заключенных95. Часть этого роста, несомненно, обусловлена реорганизацией Ухтпечлага, разделенного на несколько меньших единиц (см. ниже). Но все же ясно, что из‑за Большого террора контингент заключенных на Воркуте и в ее окрестностях увеличился в три-четыре раза.
Стремительный рост контингента заключенных вызвал соответствующее ухудшение бытовых условий в лагерях. Инфраструктура лагерей с трудом выдерживала стремительный наплыв новых узников, и высокий уровень болезней и смертности стал обыденностью96. Ухтпечлаг был одним из наихудших по материальному положению. Строительство бараков не поспевало за притоком новых осужденных, поэтому 40% контингента заключенных жили в палатках. Не хватало обуви и теплой одежды: в лагере имелась лишь половина от потребного количества того и другого. Инспекторы, посланные в лагерь зимой 1937/38 года, описали тамошние условия как «исключительно скверные». Согласно их рапорту, санитарные условия настолько ухудшились, что некоторые лаготделения стали «рассадниками инфекционных болезней и массовой смертности»97. Уже в 1936 году население лагеря значительно выросло, а сразу вслед за тем «массовые операции» 1937–1938 годов дали такой приток заключенных, что условия содержания по всему Ухтпечлагу упали до худшего уровня с начала тридцатых годов.
88
К такому выводу приходит Михаил Рогачев, ведущий историк этой голодовки (Там же. С. 104–105).
89
Например, лагерные охранники пресекли сходку в бараках на Руднике 20 мая 1937 года, где заключенные обсудили плохие условия в лагере и решили выбрать своего собственного «старосту». За это двух предполагаемых зачинщиков отправили на пятнадцать дней во внутрилагерную тюрьму (Там же. С. 118–119).
90
Сталинизм в советской провинции: 1937–1938 гг. Массовая операция на основе приказа № 00447 / Ред. М. Юнге, Б. Бонвеч, Р. Биннер. М.: РОССПЭН, 2009. С. 44.
91
96
Олег Хлевнюк квалифицировал лагеря ГУЛАГа того времени как функциональный эквивалент «лагерей уничтожения» (