То же можно сказать об институциональной структуре гулаговского города. Лагерные начальники и хозяйственники всех уровней политической иерархии Воркутлага десятилетиями пользовались почти неограниченной властью над заключенными и ссыльными. Повседневная жизнь в городе полнилась произволом, жестокостью и насилием. Сотрудники и их привычки не поменялись за один день, и многое в практике управления моногородом и обращения с горожанами испытало сильное влияние прецедентов, заложенных в тридцатых и сороковых годах. Еще в шестидесятых годах во всех главных городских учреждениях было много бывших сотрудников лагерей. Эта преемственность кадров укрепляла и усиливала многие тенденции типичного советского моногорода, отмеченные Уильямом Таубманом29. В городах, где преобладала мощная промышленность, заводские управленцы играли гипертрофированную роль в местной политике и зачастую стояли выше городского партийного комитета (горкома), который обычно руководил местными делами. То же было и в Воркуте, где угледобывающий комбинат «Воркутауголь» (КВУ), созданный в сороковых годах как подразделение лагерного комплекса, доминировал в местной политике еще в девяностых годах. Как показал Павел Гребенюк на примере Магадана, столицы Колымского региона в Северо-Восточной Сибири, наследие принудительного труда еще долго после смерти Сталина влияло на эволюцию городов и регионов, где ранее доминировал ГУЛАГ30.
Тот факт, что Воркута осталась моногородом, сыграл решающую роль и в судьбах большого количества бывших заключенных, оставшихся жить в городе. Поскольку производственные нужды по-прежнему считались главным приоритетом, этот нюанс сильно влиял на перспективы реинтеграции бывших заключенных в советское общество после освобождения. Бывшие заключенные в Воркуте, как и во всем Советском Союзе, сталкивались с юридическими проволочками, дискриминацией и предвзятостью31. Некоторые приобрели оппозиционное мировоззрение, которое значительно ухудшало их шансы на реинтеграцию. Конечно, трудно спорить с выводом Мириам Добсон: «Предполагалось, что бывшие заключенные станут законопослушными трудолюбивыми гражданами, но многие из них испытывали такие стеснения, что это было почти невозможно»32. Все же бывшие заключенные, начиная новую жизнь в Воркуте пятидесятых годов, пользовались преимуществами, которые позволяли лавировать между официальной дискриминацией и противоречивыми требованиями. После освобождения они могли по-прежнему пользоваться социальными связями, налаженными во время заключения, и с их помощью обеспечивать себе доступ к скудным ресурсам, таким как хорошая работа и жилье. На практике благодаря переменам в пенитенциарной политике после смерти Сталина тысячи заключенных действительно получили работу и жилье еще до освобождения. Кроме того, дефицит квалифицированной рабочей силы, создавшийся из‑за освобождения десятков тысяч заключенных, когда на шахтах и предприятиях Воркуты их надо было заменять незаключенными, фактически породил высокий спрос на бывших узников. Поэтому производственники стремились обойти официальную политику дискриминации, чтобы сохранить свои рабочие кадры. В этой книге показано, что моногорода типа Воркуты по сути были местами, где многие бывшие заключенные успешно реинтегрировались в советское общество. Таким образом, она корректирует историографию реинтеграции бывших заключенных, где в подавляющем большинстве работ утверждается, будто после Сталина бывшие заключенные оставались маргиналами советского общества.
ИСТОЧНИКИ И РЕЗЮМЕ
Реконструируя в этой книге историю Воркуты как гулаговского города и моногорода, я опираюсь на многообразные опубликованные и неопубликованные источники. В первую очередь это материалы из бывших партийных и государственных архивов городского, республиканского и союзного уровня. Используя материалы, произведенные разнообразными лицами и учреждениями, я пытаюсь реконструировать сложные взаимоотношения между разными акторами, игравшими свои роли в воркутинской истории. Краеведческий музей Воркуты оказался ценным источником уникальных артефактов, фотографий и рукописей, которые помогли пролить свет на ряд проблем. Местные газеты, особенно «Заполярье» – городская газета, основанная в 1952 году, – позволяют проследить за строительством города и повседневными заботами граждан. По мере возможности я использовал личные нарративы, чтобы заполнить пробелы в архивных записях и сбалансировать государствоцентричную точку зрения, типичную для архивов. Таким образом, в этой книге широко используются опубликованные и неопубликованные мемуары заключенных и незаключенных, написанные на разных этапах советской и постсоветской истории. Наконец, мне посчастливилось собрать устные истории бывших заключенных, членов их семей и других воркутинцев. Этот материал особенно помог привнести человеческое измерение в историю, рассказанную в этой книге.
29
31