— Ну давай же, Виктория, — настаивала Нелва, — иди за кассетами. Я хочу посмотреть фильм.
В конце концов Виктория уступила, и Роун принес из фургона обе видеокассеты. Он смотрел фильм, сидя на диване между Викторией и ее матерью. Виктория хотела остановить ленту до того, как они начали спорить, но Роун не позволил. Пусть эта сцена навсегда запечатлеется у него в мозгу — на тот случай, если он когда-либо попытается о ней забыть, — с тем чтобы он ни разу в жизни вновь не совершил таких поступков, как это бездумное ничтожество на видеопленке.
Только в тот момент, когда Виктория на экране подошла вплотную к его камере, отчаянно ругаясь, Роун остановил кассету.
— Боже мой, Виктория, а я и не знала, что ты можешь так ругаться, — сказала Нелва.
Лицо Виктории залила краска смущения.
— Я и сама не знала. Даже не помню, как все это говорила.
— Поверьте, для этого были основания, — заявил Роун, с острым ощущением неловкости вновь переживая эту сцену. Но он уже извинился, по меньшей мере дважды, а на большее он не был способен.
Нелва рассмеялась.
— Знаете, Роун, я считаю, что вы хорошо влияете на Викторию. Я всегда говорила, что ей надо быть чуть более раскованной.
— Мама, пожалуйста…
В другой раз Роун бы посмеялся над замешательством Виктории, но не сейчас. Он-то знал, что никакого влияния на нее оказывать не может, тем более — хорошего. Видеофильм только что напомнил ему об этом.
Как предполагала Виктория, день, за исключением нескольких шероховатостей, прошел гладко. Роун был вежлив, предупредителен и в целом вел себя вполне воспитанно — то есть проявил такт, на что, по ее глубокому убеждению, вообще не был способен. Короче говоря, он не был похож сам на себя, и это ее искренне беспокоило. Она не могла отделаться от впечатления, что именно она стала причиной такой перемены в его поведении.
Виктория поймала себя на мысли о том, что хотела бы, чтобы ее мать увидела того Роуна, которого знала она. Оба они — Нелва и Роун — обладали одним и тем же колким и язвительным остроумием, и Виктория знала, что ее мать сумела бы оценить непочтительность Роуна скорее, чем ее дочь в начале знакомства с молодым Калленом.
Вскоре Роун на самом деле раскрепостился настолько, что попотчевал ее мать рассказами о своих более чем рискованных проделках. Поскольку Виктория не хотела даже косвенно поощрять его самоубийственное поведение, она ни разу не просила его рассказать о своих приключениях. Но у Нелвы не было таких предрассудков, и она поддакивала Роуну, смеясь над забавными ситуациями, в которые он попадал, и вскрикивая от ужаса в самые опасные моменты.
Роун же описывал свои переживания будничным тоном, без того разудалого щегольства, которого Виктория от него ожидала. И она не могла не увлечься его рассказами, хотя пугали они ее до полусмерти. Как можно так легкомысленно обращаться с жизнью, так мало ценить этот великий дар? Либо он так и не повзрослел, все еще питая мальчишескую веру в собственное бессмертие, либо ему просто наплевать. Она начинала думать, что верно — последнее.
После раннего ужина Нелва предложила поиграть в «сумасшедшие восьмерки». Виктория с удовольствием согласилась. Она уже много лет — со школьной скамьи — не играла в эту игру, но помнила, как они с друзьями веселились, склонившись над разбросанными по всему столу картами. Смех — чудесное лекарство от всех неприятностей.
Однако Роун вежливо отклонил предложение. Он поблагодарил мать Виктории за вкусный ужин, сказал, что хотел бы немного почитать перед сном, и удалился в гостевой коттедж.
Виктория озадаченно смотрела ему вслед. Что беспокоило его? Ее мать тоже провожала Роуна задумчивым взглядом.
— И где только твой профессор прятал своего племянника все эти годы? — внезапно спросила она.
— Мама, пожалуйста, не начинай. Между мной и Роуном ничего серьезного нет и не будет.
— А почему не должно быть? Он же просто красавчик.
— Приятная внешность — это еще не все, что нужно в жизни.
— Ты права, но что в нем не нравится тебе? — спросила Нелва.
— И ты еще спрашиваешь после того, как выслушала эти его рассказы? Он явно не способен находиться рядом с кем-либо достаточно долго, чтобы завязать серьезные отношения. Но даже если бы это случилось, ты бы хотела влюбиться в человека, который наверняка свернет себе шею, проделывая очередной трюк на авто- или каких-нибудь других гонках?
— Виктория, дорогая моя… — Нелва усадила дочь рядом с собой на диван. — Я вышла замуж за приятного простого парня — фермера из Небраски, и посмотри, какая беда с ним случилась. Ты не сможешь предвидеть все, жить в постоянном страхе. Даже зная, что твой отец покинет меня в расцвете лет, я бы все равно стала его женой. Я дорожу теми годами, которые мы прожили вместе.
Виктория улыбнулась, как она улыбалась каждый раз, вспоминая о той глубокой любви, которая связывала ее родителей. Но это дало ей повод возразить:
— Мы с Роуном вовсе не влюблены, как вы с папой. Я даже сомневаюсь, что мы вообще нравимся друг другу.
— Поскольку вы знаете друг друга всего четыре дня, то я уверена, что вы не влюблены, — согласилась Нелва. — Но вы можете хотя бы попробовать понравиться друг другу. Ты всю жизнь разбираешь любого мало-мальски достойного парня по косточкам, пока не отыщешь предлог, чтобы поскорее с ним расстаться. Ты была такой придирчивой всегда — с самых пеленок.
Виктория вздохнула. Они уже не раз говорили на эту тему. Обсуждать было нечего.
— Мама, поверь мне. Мы с Роуном очень разные, как ночь и день. Мы постоянно ссоримся, у нас нет ничего общего…
— Похоже, вы такие же, как мы с твоим отцом, — сказала Нелва. — Всю свою осторожность и здравый ум ты, между прочим, унаследовала от него. Я всегда была взбалмошной и непредсказуемой женщиной. Люди считали, что наш брак будет неудачным.
— Мама…
— Хорошо, хорошо. Ты все еще хочешь сыграть в карты?
— Может, лучше посмотрим какое-нибудь старое кино?
Нелва, поискав, достала видеокассету с эксцентричной комедией тридцатых годов с Кэтрин Хепберн и Кэри Грантом, и Виктория в течение двух часов бездумно развлекалась. Но когда мать отправилась спать, мысли Виктории снова побежали к Роуну, как это часто — пожалуй, слишком часто — случалось в последнее время. Интересно, чем он сейчас занимается? В самом деле читает или ему просто захотелось побыть одному?
Переодевшись в длинную ночную рубашку, которую она нашла в шкафу в своей бывшей спальне, Виктория села по-турецки на кровать и стала просматривать метеосводки на своем компьютере. Но прогнозы не предвещали ничего утешительного, и девушка несколько раз поймала себя на том, что вглядывается в окно, из которого был виден гостевой коттедж. Когда в маленьком домике погас свет, она представила себе, как Роун ложится в постель, которую они приготовили вместе, как его смуглое тело выделяется на фоне белых простыней… Но едва этот образ родился в ее сознании, как она испытала сильнейшее потрясение, осознав, что желает близости с ним. Как же так получилось, что ее злость улетучилась?
Закрыв компьютер, она снова посмотрела в окно. На этот раз Виктория заметила неяркую оранжевую точку. «Он сидит на крыльце и курит», — догадалась она. Один. В темноте.
Несмотря на присущее ей благоразумие и осторожность, не в характере Виктории было равнодушно смотреть на страдающего человека. А в том, что Роуну было плохо, она ничуть не сомневалась. Сначала она подумала, что он все еще не может успокоиться после той взбучки, которую получил от нее, но потом пришла к выводу, что вряд ли он до сих пор переживает из-за такой ерунды.
Больше оставаться в доме она не могла, поэтому закуталась в старый велюровый халат — скорее для того, чтобы уберечь себя от вечерней прохлады, чем из скромности, — но не найдя в комнате туфель, выскользнула во двор в одних носках и пошла в темноте по дорожке к коттеджу.