— Мы скорее доберемся туда, если поедем в сторону Канзас-Сити, а затем свернем на юг по шестьдесят девятому шоссе.
Поскольку им предстояло проехать много миль, Виктория согласилась с его планом. Роун, как и предполагал Амос, показал себя неплохим штурманом. Правда, вряд ли Амос имел представление о том, что его племянник обладает и другими достоинствами…
— Ты собираешься рассказать о нас Амосу? — спросила она неожиданно.
Роун посмотрел на нее так, словно у нее только что выросла борода.
— Ты в своем уме? Если что-то меня в этом мире и пугает, так это образ дяди Амоса, нацелившего револьвер мне в сердце. Я собираюсь умереть гораздо более экзотично…
— Не смей так говорить, — резко оборвала его Виктория.
— Что? Ты о чем?
— Не смей так равнодушно говорить о смерти.
— Это шутка, Вик.
— Мне не нравится твое беспечное отношение к смерти, особенно к собственной. — К ужасу Виктории, глаза ее наполнились слезами, тотчас покатившимися по щекам. Она свернула к обочине дороги и остановила фургон, а затем полезла в сумочку за салфеткой. Что с ней происходит?
О черт, она знала, что с ней происходит. Она влюбилась в Роуна Каллена.
— Вик? — мягко сказал он, проводя пальцем вверх и вниз по ее рукаву. — Ты не хочешь рассказать мне, что с тобой?
— Мне не нравится говорить о смерти людей, которые мне дороги.
— Это никому не нравится, — негромко сказал он. — Но все мы умрем рано или поздно. Наверное, каждый из нас страшится того дня, который станет для него последним. Я тоже только притворяюсь, будто мне не страшно.
— А тебе страшно?
В молчании прошло несколько секунд, но они тянулись так долго, что, казалось, время остановилось. На красивом лице Роуна появилось выражение неуверенности. Наконец он решился.
— Иногда боюсь, — ответил он, — а иногда думаю о смерти, как о событии, которое положит конец всем измышлениям на ее счет.
«А также боли», — про себя добавила Виктория, зная, что он сейчас подумал о том же, и громко сказала:
— А я боюсь даже напоминать себе об этом.
Неожиданно он улыбнулся.
— С чего это мы завели с тобой такой неприятный разговор? Послушай, мне очень жаль, что я расстроил тебя. Меньше всего на свете я хочу доставлять тебе огорчения. В дальнейшем я буду следить за каждым своим словом.
Виктория вздохнула. Он так ничего и не понял. Ее волновали не собственные чувства, а его отношение к только что обсуждаемой теме. Она хотела, чтобы он ценил свою жизнь так же, как она ценила свою. Возможно, она начала верить в то, что дала ему надежду на более счастливое будущее, и именно поэтому его беспечные слова о смерти так больно ранили ее.
Она, видимо, совсем спятила, подумав, что он мог влюбиться в нее и, словно по волшебству, измениться — ради нее начать дорожить жизнью! Неужели она посмела надеяться, что сможет дать ему то, ради чего стоит жить?
В глубине души она на это надеялась, но, как сама понимала, — зря.
— Со мной уже все в порядке, — сказала она, вытирая последнюю слезу со щеки. — Не знаю, что на меня нашло. Наверное, устала… или что-нибудь еще. — Она потянулась к ключу зажигания, но он схватил ее за руку и остановил.
— Вик, посмотри на меня.
Она не могла. Она слишком боялась, что он прочтет правду в ее глазах. Он приподнял ее подбородок, и ей не осталось ничего другого, как встретить его взгляд. И она посмотрела на него с вызовом.
— Я не собираюсь умирать в ближайшее время. Тем более что впереди у нас еще несколько ночей. Когда я с тобой в постели, то чувствую себя в большей безопасности, чем в любом другом месте на земле.
Его заверения трудно было считать утешением. Разумеется, ради нее он готов жить… оставшуюся часть недели. Но мужчине, который привык постоянно бросать вызов смерти, вскоре надоест ощущение «безопасности» в ее объятиях. А после того, как они расстанутся…
Поскольку надежд на то, что он поймет ее тревоги, похоже, не оставалось, она заставила себя успокоиться. Когда они занимались любовью, она ощущала все что угодно, только не безопасность. Самой себе она казалась хрупкой и до бесконечности уязвимой. Но об этом она ему не скажет.
— Я какая-то взвинченная. Давай все забудем. Кстати, насчет Амоса. Я не собираюсь ничего говорить ему, поэтому не беспокойся, тебе не придется покупать бронежилет.
Еще несколько часов они провели в поисках признаков грозы, но день выдался для них явно неудачным.
— Давай закончим сегодня пораньше и купим на ужин цыплят, — предложила Виктория. — Здесь прекрасные места для пикника.
Они находились с северной стороны гор Озарк. Холмы, куда ни глянь, тонули в море полевых цветов, воздух был теплым и чистым. Кудрявые белые облака, пусть и не обещая грозы, все равно привлекали внимание: они неспешно плыли по небу, словно овечки, безмятежно пасущиеся среди голубого простора. Виктория была рада сегодняшней погоде. Она хотела только одного — забыть обо всем на свете и провести эти часы с Роуном, сплетая венки из маргариток и… занимаясь любовью.
Их взгляды встретились: он прочел ее сладострастные мысли, а она поняла, что ему хочется того же и он ничуть не стыдится своих желаний. Она почувствовала, что щеки ее запылали от смущения, но скрыть возбуждение не смогла.
— Цыплята — это неплохо, — заметил Роун обычным тоном, но его хитрая улыбка говорила о том, что он разгадал ее намерения.
Несколько минут спустя им встретилось придорожное кафе-гриль, где предлагали жареных цыплят на ужин в дорогу. Получив в кафе две картонные коробки, от которых исходил аппетитный запах, они вернулись в фургон. Виктория повела машину из городка тем же путем, которым они приехали. Она помнила, что неподалеку видела грунтовую дорогу, уходящую в сторону от шоссе в направлении сосновой рощи — идеального места для их пикника.
Дорога оказалась извилистой и ухабистой проселочной колеей, настоящим автодромом для испытания рессор, и Виктория про себя извинилась перед Амосом за то, что так безжалостно отнеслась к его «Торнадомобилю».
Наконец она нашла то, что искала, — покрытое ковром из сосновых иголок небольшое ровное местечко прямо на берегу журчащего ручья. Послеполуденное солнце проникало сквозь густые кроны деревьев, рассыпая по земле постоянно меняющиеся, словно в калейдоскопе, солнечные блики. Достав из фургона старое одеяло, она расстелила его и принялась готовить место для ужина, в то время как Роун выуживал из холодильника банки с напитками, которые они взяли с фермы.
«Сочный жареный цыпленок и прохладное пиво не так уж и плохо», — думала Виктория, лежа на одеяле и поедая цыпленка с таким аппетитом, будто голодала несколько дней. Она наслаждалась каждым кусочком мяса, каждым глотком пива, каждым мгновением этого тихого вечера. А Роун смотрел на нее так, словно ее, а не цыпленка собирался проглотить целиком.
— Почему ты так на меня смотришь? — спросила Виктория, весело улыбаясь.
— Во мне заговорил фотограф, — ответил он, задумчиво приподняв бровь. — Здесь все прекрасно — игра света и тени, и ты с рассыпавшимися по плечам волосами… оставайся на месте. — Он встал и направился к фургону.
Ничего себе! Она-то думала, что возбуждает в нем желание, а вместо этого пробудила творческий порыв.
Вскоре она обнаружила, что пробудила и творчество, и желание. Она уже привыкла, что Роун снимал ее в самые разные мгновения, но никогда не просил ее позировать ему для фотографии. Она всегда протестовала и сейчас тоже воспротивилась.
— Смотри в объектив так, как только что смотрела на меня, — уговаривал ее Роун, — и представляй, что хочешь меня.
— Но я действительно хочу тебя, — сказала она со всей серьезностью. — Только не тогда, когда ты держишь фотоаппарат.
Роун опустил свой «Никон» и уставился на нее, облизывая губы. Она подумала, что он готов вернуться к ней на одеяло, расстегнула две верхние пуговицы на кофточке и призывно посмотрела на него.