— Вот наконец то, что надо, — сказал он, поднес фотоаппарат к лицу и быстро сделал два снимка.
— Роун! — Она села и застегнула кофточку. — Прекрати. Я не собираюсь раздеваться для твоих фотографий, я говорю серьезно.
— А почему бы и нет? — добродушно спросил он.
«Почему нет?» Потому что если в будущем он вдруг начнет скучать по ней, она ни за что не хотела, чтобы ее место заняли эти фотографии. Если у Роуна появится желание увидеть ее обнаженной, ему придется вернуться к ней — настоящей, живой.
— Я не смогу изображать сексапильную фотомодель. — Она избегала его взгляда.
Он опустился рядом с ней на колени, на лице появилось выражение полного раскаяния.
— Прости, Вик. Ты так раскованно ведешь себя в постели, что я забыл, что ты, ну, как бы это сказать, немного консервативна в других отношениях. — Он потерся носом о ее щеку. — Ладно, пойдем, у нас всего несколько минут хорошего освещения. Я хочу доснять эту пленку. Не волнуйся, ты будешь позировать одетой.
Теперь ее возражения показались ей самой смешными. Она ласково провела рукой по лицу Роуна и чмокнула его в губы.
— А можно, я поснимаю тебя, для разнообразия?
— Согласен. — Он повесил фотоаппарат ей на шею. — Давай спустимся вниз к ручью.
Осторожно ступая по крутому склону, они спустились к бурному потоку, бегущему по гладким, круглым камням.
— Как ты думаешь меня снимать? — спросил Роун.
— Как? Хм… Ну… наверное, ты просто делай то, что делал бы обычно, оказавшись здесь.
Ее указания были излишними. Роун уже разглядывал ручей, присматриваясь к естественному мостику из камней, который вел на другую сторону. Виктория засмеялась, когда он, прыгая с камня на камень, взмахнул руками и закачался, притворяясь, что вот-вот потеряет равновесие и свалится в воду.
Вдруг смех ее оборвался — ей показалось, что по ноге у нее кто-то ползет. Не успела она осознать, что стоит в середине муравейника, как ощутила острую боль от мстительных укусов муравьев.
Виктория пронзительно взвизгнула и, не раздумывая, шагнула в воду. Но едва она ступила в неглубокий, ниже колена ручей, как поскользнулась на покрытых мхом камнях и с шумом села в воду, умудрившись все же не замочить фотоаппарат.
Держа «Никон» в одной руке, она стащила обувь и, яростно плеская водой, принялась очищать носки и штанину джинсов от крупных красных муравьев.
— Виктория? — Роун встревоженно глядел на нее, балансируя на одной ноге на выступающем из ручья камне. У него был такой ошарашенный вид, что она бы от души расхохоталась, если бы вода была не столь ледяной. — Какого черта…
— М-муравьи, — с трудом выговорила она, стуча от холода зубами. Потом показала рукой на берег. — Я с-стояла в муравейнике.
Он кинулся к ней, шлепая по воде. Наклонившись над девушкой так, чтобы видеть ее лицо, он озабоченно спросил:
— Они покусали тебя?
Она кивнула.
— Покусали, но, кажется, не очень сильно. Холодная в-вода н-неприятнее. Но я уберегла твой «Никон». — Она торжественно улыбнулась, протягивая ему фотоаппарат.
— Я о нем не беспокоился. — Роун помог ей встать на скользкое дно ручья, хмурясь и мрачнея.
Виктория подумала о том, что этот его тревожный тон кажется чрезвычайно странным для человека, который всего несколько часов назад так спокойно рассуждал о смерти. С ней ведь ничего серьезного не случилось, да и не могло.
Он крепко обхватил ее рукой за талию и помог выбраться на берег. Она не помнила, чтобы Роун раньше проявлял о ней такую заботу. Обычно, когда он притрагивался к ней, его прикосновение было только чувственным, но на этот раз…
— Ты должна поскорее снять мокрую одежду, — решительно заговорил он.
Она и вправду вся дрожала. Но, чувствуя его теплую руку у себя на талии, не думала о холоде — в ее теле вдруг вспыхнуло искрящееся пламя страсти. А он даже не пытался приласкать ее.
Роун отпустил Викторию, открыл дверцу фургона и поспешно вытащил из сумки чистую теплую одежду. Виктория не могла оторвать взгляда от Роуна, стаскивающего свои мокрые джинсы, а он и не подозревал о том, что она пристально разглядывает его, любуясь обнаженным телом, игрой тугих мышц под загорелой кожей.
Неожиданно ощущение холода, сковывавшего ее тело, исчезло.
— Роун? — тихо позвала она.
— Да? — Он откликнулся сразу.
Она забыла, что хотела ему сказать. В горле у нее пересохло. Ей казалось, что от кожи ее исходит пар.
К счастью, ей ничего не нужно было объяснять. Роун, как всегда, легко прочитал ее мысли и широко улыбнулся.
— Как ты думаешь, далеко отсюда до ближайшего мотеля?
— Очень. Как отсюда до Луны, — ответила она, забирая у него из рук мокрые джинсы и вешая их на открытой двери фургона.
— Виктория, — сказал он, произнося ее имя так, как ей больше всего нравилось — с игривой медлительностью растягивая звуки. Он делал это только тогда, когда им овладевало желание. Его голубые глаза смотрели так, словно вбирали в себя и ее, и все вокруг. — Прямо здесь? А ты не замерзнешь?
— Исключено, — произнесла она чуть охрипшим голосом.
— Ага. — Он взял ее за запястье и притянул к себе. — Значит, ты согреешь и меня?
— Мы согреем друг друга. Обычно это так и происходит, верно?
— Не знаю, но готов проверить твою теорию. — Он усадил ее на задний бампер фургона и снял с ноги ботинок и оба носка, согревая ее ступни своими теплыми ладонями. Затем помог ей встать на ноги и принялся расстегивать ее джинсы, но она вдруг остановила его.
— Я сама сделаю это быстрее, — заявила она, спуская вниз липнувшие к ногам штанины. — Ужасно не хочется терять время.
— Мне тоже. — Он с явным удовольствием наблюдал за тем, как она раздевается, разбрасывая одежду. — Ты и в самом деле спешишь…
— А ты нет? — спросила она, смело коснувшись рукой его плоти.
Он закрыл глаза, наслаждаясь ее прикосновением.
— М-м… я этого не говорил, сладкая моя.
— Тогда раздевайся.
— Слушаюсь, дорогая! — Он ловко отсалютовал ей, а затем торопливо снял футболку и плавки и предстал перед ней обнаженным, демонстрируя свое желание. Шагнув к ней, он подхватил ее на руки и понес на одеяло.
Солнце уже спряталось за холмом, но воздух все еще был полуденным, теплым.
Роун улегся рядом с Викторией, но не смог больше сдерживать себя. Они сомкнулись, как две половинки одного целого, и Виктория была потрясена никогда ранее не испытанным ощущением этой удивительной полноты и целостности.
Все в нем казалось ей восхитительным, самым лучшим, самым правильным — и его терпкие поцелуи, и восторженные, неразборчивые слова, и руки, такие большие и нежные, страстно ласкающие ее грудь. Тот миг, когда он полностью овладел ею, был желанным и ни с чем не сравнимым, и она знала, что этого мгновения ей никогда не забыть.
Не то чтобы она утратила над собой контроль, предавшись страсти, вовсе нет. На самом деле, насколько она помнила, сегодня она впервые занималась любовью, сохраняя хоть какое-то подобие трезвого ума. Поэтому ощущение гармонии произвело на нее столь сильное впечатление. В этот миг она забыла, что значит быть одинокой. Теперь, казалось, они были партнерами в танце, где каждое движение повторялось, соответствуя в точности одно другому. Даже вздохи их были одновременными.
Теперь он был частью ее, и она не опасалась больше за их будущее, по крайней мере в эту минуту.
Вершины они достигли одновременно, и она заранее знала, что это будет именно так. Казалось, соединились не только их тела, но и разум, и сердца. Потом он, утомленный, лег на спину, переворачивая ее на себя, и сжал в объятиях так крепко, как утопающий сжимает спасительный для него обломок плота.
Она поцеловала его в щеку, и сердце у нее неожиданно защемило. Ей было так хорошо с ним и она настолько привыкла ощущать рядом с собой его присутствие, что казалось, будто они знали друг друга всегда. Когда он уедет, ее жизнь станет невыносимо одинокой. Но Виктория должна подготовиться к неизбежному расставанию. Роун будет делать то, что должен, и она не станет возражать, потому что любит его.