Он поднял голову. Девушка притормозила, и он сразу понял, что привлекло внимание и вызвало восторг Виктории. На поляне, меж высоких сосен, стояла старая деревянная церквушка. Лучи послеполуденного солнца освещали ослепительно белые стены и отражались от бронзового колокола на звоннице. Ряды розовых и пурпурных тюльпанов окаймляли каменную дорожку, ведущую к входу.
Если бы не два автомобиля, припаркованных рядом с церковью, Роун решил бы, что он видит сцену из прошлого века. Он машинально потянулся за сумкой с фотоаппаратурой.
Виктория остановилась на обочине дороги.
— От такого вида дух захватывает, — произнесла она благоговейно. — Я считаю, что нам нужно сделать здесь остановку. Именно здесь. Эта картина превосходит все, что мы сможем увидеть в самом прекрасном заповеднике.
Роун выбрался из фургона. Эта маленькая церквушка, приютившаяся под сенью деревьев, пробудила в нем чувства, которые он был не в состоянии описать. Он должен был заснять увиденное чудо на пленку.
Опасаясь, что освещение изменится, он не стал устанавливать штатив и сразу приступил к съемкам.
Виктория, прислонившись к «Торнадомобилю», безмолвно наблюдала, как он работал, снимая церковь то с одного места, то с другого, меняя объективы и светофильтры.
— Ты пришлешь мне одну из этих фотографий? — спросила она.
— Конечно. Но ты должна прислать мне копию той пленки, которую похитила из моего «Никона».
Она смущенно засмеялась, а затем заговорила серьезно:
— Я должна была бы догадаться, что ты обо всем узнаешь. Но это единственные снимки, которые я взяла у тебя, и… мне они нужны. Я тоже хочу иметь что-нибудь на память о тебе.
Роун почувствовал, как сердце его сжалось. До сих пор и Виктория, и он избегали разговоров о неизбежном расставании. То, что наконец они стали об этом говорить, облекли в слова свои тревоги, сделало расставание более реальным и… близким. Он вдруг выпустил фотоаппарат из рук, и старый «Никон», словно обессилев, беспомощно повис на ремне у него на шее. Подходя к девушке, Роун собирался сказать ей что-нибудь утешительное, но так и не нашел нужных слов. Вместо этого он взял ее руку и коснулся губами ее ладони, а потом поцеловал в щеку.
Она повернула голову, подставив губы для настоящего поцелуя, но Роун не захотел целоваться. Не потому, что не желал ее больше, а просто хотел дать ей понять, что это прикосновение было больше, чем простая ласка. Таким образом он пытался выразить свою любовь и истинную благодарность за то, что она есть, что существуют и ее тело, и душа.
Она недоуменно взглянула на него, и он улыбнулся.
— Надеюсь, ты будешь помнить меня, — сказал он, — и не только как сумасшедшего племянника Амоса, который чуть не убил тебя.
Глаза Виктории подозрительно заблестели.
— Ты дал мне нечто большее, и этого я никогда не забуду, — ответила она, и голос ее задрожал.
Роун отвел взгляд, от нахлынувших чувств перехватило горло.
— Мы остановились здесь, чтобы прогуляться, так давай же гулять, — хрипло предложил он. Все еще держа Викторию за руку, он сделал быстрый шаг, резко потянув девушку за собой. Он понимал, что поступает как мальчишка, стыдясь собственных чувств и боясь их проявлять, но ничего с собой поделать не мог.
Разве не так следует поступать настоящим мужчинам? Они должны уметь скрывать свои чувства и переживания, отметая всякие сантименты, решительно рубить голову дракона. Он взглянул на свою грудь, где на сегодняшней футболке красовалась надпись, посвященная недавнему землетрясению в Калифорнии: «МЕНЯ ЭТО СОВЕРШЕННО ПОТРЯСЛО».
Эта фраза полностью соответствовала его теперешнему настроению, и он, не раздумывая, спросил:
— Виктория, тебе не приходило в голову, что мы могли бы видеться и после этой поездки? — Он не знал, откуда взялись эти слова. Он определенно произнес их необдуманно, но они точно исходили из глубины его сердца. Уже в течение нескольких дней его преследовала мысль о необходимости продолжить отношения с Викторией, хотя он все еще напрочь отметал подобную возможность. Видимо, в его сознании давно зрело решение относительно их общего будущего.
Викторию его вопрос застал врасплох, и она не сразу нашлась, что ответить. Роун же почти пожалел о своем импульсивном поведении. Может, она, в отличие от него, не считала счастливым время, проведенное вместе с ним?
Но она вдруг сказала:
— Я думала, что это не подлежит обсуждению. Я имею в виду то, что ты от рождения привык странствовать по всему свету, а я провинциалка, занимающаяся изучением погоды в захолустном Лаббоке… Ты непоседа, а я вросла корнями в эту землю…
— Я не все время провожу в командировках, иногда и у меня бывает отпуск. Кроме того, существуют телефон, почта и факс. — Роун не мог поверить, что он произносит вслух эти слова, но он в самом деле надеялся на продолжение их связи. Он, Роун Каллен, беспокойный дух и непостоянный любовник, который исчезал, как только женщина пыталась привязать его к себе, сегодня переживал тяжелые мгновения. И это пугало его.
А Виктория опять медлила с ответом.
— Да, такое приходило мне в голову, — признала она. — В любом случае мы могли бы попробовать…
— Может, у нас ничего не получится, — сказал он.
— И это доставит нам больше огорчений, чем радости, — добавила она.
— Но ты права, мы должны попробовать. — Он сжал ее руку. Пора было прекратить эту беседу. Ему требовалась передышка, чтобы привыкнуть к мысли об их новых отношениях. Это выглядело так… рассудительно и скучно, словно они вдруг стали умудренными жизнью стариками. Но тогда почему его переполняет ощущение свершившегося чуда?
Приближаясь к церкви, они услышали смех и детские голоса. Заинтригованные, они свернули с дорожки и обошли церквушку вокруг. Судя по воздушным шарикам и гирляндам из гофрированной разноцветной бумаги, во дворе в самом разгаре было какое-то торжество. Около дюжины детей и две молодые женщины увлеченно играли на свежем воздухе.
Роун инстинктивно поднял фотоаппарат и сделал несколько снимков. Он не задумывался над тем, какому журналу сможет предложить эти фотографии, ему просто хотелось запечатлеть этот день, короткий отрезок времени, когда он оказался на распутье, размышляя о жизни и женщинах — особенно об одной из них. Теперь, когда он точно знал, что его общение с Викторией не подходит к концу, а только начинается, все стало выглядеть по-иному. Воздух казался свежее, солнце горячее, краски окружающего мира ярче. Его наполняло удивительное чувство удовлетворения.
Одна из женщин, руководивших празднеством, заметила их и подошла, приветливо улыбаясь.
— Здравствуйте, меня зовут Дебби, — любезно представилась она. — Вы кого-нибудь ищете? Может, я смогу вам помочь?
— Нет, мы проезжали мимо… — начал Роун. — …и увидели церковь, она чудесна, — добавила Виктория. — Мы не хотим мешать вам…
— Ну что вы! Вы совсем нам не мешаете, — сказала женщина. — Мы отмечаем день рождения одного из ребят нашего детского сада. А вы профессиональный фотограф? — Она указала на фотоаппарат Роуна.
— Да, мэм, — ответил Роун. — Я внештатный фотограф нескольких журналов.
— Он снимает для «Ньюсвик» и «Нэйшнл джиогрэфик», — горделиво сообщила Виктория, и то, что она хвастается им, доставило Роуну неожиданное удовольствие.
— Ну, тогда, может быть, вы сделаете несколько фотографий виновника нашего торжества? — спросила женщина с озорным огоньком в глазах. — Я забыла сегодня свой фотоаппарат. Мы, правда, не можем заплатить вам, но зато у нас сколько угодно мороженого и тортов.
Тут дети, подошедшие послушать, о чем говорят взрослые, закричали хором:
— Сфотографируйте меня! И меня! И я тоже хочу! — Большинству из них не было еще и шести.
— Конечно, сфотографирую, почему бы нет? — согласился Роун. Он вставил в «Никон» новую пленку и принялся снимать детей, следя за тем, чтобы не пропустить ни одного, даже самого робкого малыша. Роун заснял всю пленку, вынул ее из фотоаппарата и протянул Дебби. — Ну, а где обещанное вознаграждение? Я рассчитываю отведать моего любимого шоколадного торта, от мороженого тоже не откажусь.