2. Дальнейшая работа с гостями в 1932 году, безусловно, еще целесообразна».
Из мыслей «друга» Германии:
«…если подойти с точки зрения действительности минимальных концентраций иприта… я уверен, что при увеличении экспозиции… малая концентрация будет действовать… что экспозиция на 50 минут дает действие. Следовательно, здесь необходимо произвести перерасчет. Здесь делается реальное отравление Берлина с какой-нибудь сотней тонн, для которых нужно только 100 самолетов, и проблема делается с точки зрения военной вполне разрешимой.
Я. М. Фишман, 3 июня 1931 г.» [539].
Поначалу планы на сезон 1932 г. в Шиханах были вполне позитивными [679]. В феврале немецкая сторона передала план работ, который включал технические опыты и тактические испытания. В перечень стодневных технических опытов были включены: проверка уровня опасности участков, ранее зараженных твердым ипритом, опыты с образцами германского твердого и вязкого иприта, артиллерийские испытания с использованием различных ОВ (включая твердые, вязкие и жидкие иприты) и различных конструкций химических снарядов, опыты с новыми типами воздушных средств химического нападения и разнообразными рецептурами ОВ, а также серия опытов по заражению местности большой и малой БХМ и химическими фугасами.
Впрочем, в 1932–1933 гг., наряду с желанием продолжать совместные советско-германские военно-химические работы, у ВОХИМУ наличествовали и иные чувства. Недоверие «друзей» друг к другу было в те годы постоянным. Во всяком случае, во внутренних документах РККА все время подчеркивалось, что совместные работы с Германией должны предусматривать «возможность отказа от дальнейших опытов тогда, когда мы сочтем это необходимым».
Несходство целей проявилось в том, что германская сторона связала свои планы 1932 г. условием «участия в денежных расходах командования Красной армии». Серьезность этого условия подкреплялась предупреждением, что при его невыполнении гости будут вынуждены «значительно сократить срок пребывания немецкого личного состава». У советской стороны на сей счет были свои соображения. Здесь полагали, что германская армия скрывает от своих «друзей» новые ОВ, к тому же пытается экономить там, где не ожидалось. В ходе дальнейшего обмена аргументами в ответ на обвинение в сокрытии от советской стороны новых типов ОВ было указано, что «в Германии натолкнулись на… громадные научно-технические затруднения и небольшие перспективы по изобретению новых веществ, вследствие чего центр тяжести переносится на развитие имеющихся ОВ, стремясь к увеличению их действия до максимума, находя новые способы применения их, усовершенствуя в то же время все то, что уже имеется». В общем, армия Германии взяла тайм-аут на год [679] — к вящему удовольствию Я. М. Фишмана, который весь 1932 г. посвятил, по существу, первым широкомасштабным испытаниям в Шиханах всего и вся и во все сезоны [163, 164].
На сезон 1933 г. в Шиханах тоже планировалось немало. Во всяком случае, 9 октября 1932 г. начальник ВОХИМУ жаловался в Разведупр РККА, «что до настоящего времени по линии военно-химического дела имеет место далеко не полное ознакомление нас „друзьями“ с их действительными достижениями» [679]. Стоит перечислить то, что интересовало Я. М. Фишмана тогда: «1. Новое кожно-нарывное ОВ, превосходящее по боевому эффекту обычный иприт. 2. Рецептуры вязкого иприта для фугасов, артхимснарядов, авиахимбомб, выливных авиационных приборов и боевых химических машин… 8. Артхимснаряды с вышибным дном. 9. Выливные авиационные приборы, работающие под давлением в результате химической реакции».
Во время последовавших вскоре переговоров с представителями Германии Я. М. Фишман потребовал представления уже двух новых ОВ — более сильного, чем иприт, кожно-нарывного ОВ и более сильного ОВ раздражающего действия. Более того, он потребовал «организации в Германии солидной лаборатории по синтезу новых ОВ с привлечением виднейших специалистов (чтобы найти новые ОВ, нужно их искать) и допущение наших специалистов для работы в этой лаборатории» [679]. Работать в таком ключе военные химики Германии готовы, скорее всего, не были, однако они постарались найти решение, чтобы все-таки провести совместные опыты 1933 г., но в рамках своих планов.
Осталось указать, что и почему не интересовало Я. М. Фишмана. Его не интересовали совместные тактические испытания («мы это можем сделать и без них»). А еще после успешных собственных опытов 1932 г. [163, 164] его уже мало интересовали партнеры, решавшие свои вопросы, но не вопросы, которые интересовали его, Я. М. Фишмана. И 17 мая 1933 г. в письме М. Н. Тухачевскому Я. М. Фишман докладывал однозначно: «Считаю нецелесообразным допуск „друзей“ на центральный химический полигон, где они сильно мешают нашей работе и ведут разведку» [679]. Отметим, что к этому вряд ли имели отношение события 10 мая 1933 г. в Германии, когда фашисты устроили костры из книг «неарийского духа» в Берлинском университете (хотя потом оно и окажется важным для историков), равно как не имел отношения приход к власти А. Гитлера (1889–1945), случившийся в январе 1933 г. Просто то была логика самодовольного советского военачальника, который исходил из своих внутренних эгоистичных мотиваций.