Но тем не менее да, возвращаясь к изначальной теме, к изначальному вопросу, конечно же, в нашей семье никто ничего не говорил про религию. Никто ничего не передавал, никаких знаний о религии. И я рос, в общем-то, в совершеннейшем отрыве от любой религиозной темы. И более того, моя мама совершенно однозначно придерживалась мнения, что человек должен попробовать многое, должен узнать многое, и сам для себя впоследствии решить.
Поэтому и не отталкивали меня от Церкви, но и не привлекали, не тащили в нее. И опять же, с высоты некоторых лет, уже и опыта духовного, священнического, я могу сказать, что это, наверное, даже хорошо. Просто потому, что всегда, всю мою жизнь дальнейшую вера для меня была чем-то факультативным. Я занимался ею именно потому, что мне хотелось этого. Меня никто не принуждал, никто не подталкивал, никто от меня не требовал этого. И, зная свой, в общем-то, бунтарский характер, я понимаю, что если бы меня изначально тащили в Храм, изначально заставляли бы что-либо: читать, делать, молиться, поститься, тогда еще не было никаких православных радио, я думаю, что вряд ли бы я воцерковился впоследствии. Потому что во мне этот бунт, который, кстати говоря, сидит до сих пор, и именно, по сути, бунт является основной движущей силой в моей жизни и в моем христианстве, это христианство как закваска, которая все всквашивает, все бурлить начинает в жизни. И конечно же, вот этот самый бунт, он во многом тогда бы меня удержал от Церкви, если бы это было нормой в нашей семье.
Но это не было нормой в нашей семье. И Церковь как таковая меня привлекала и своей таинственностью, своей мистичностью. Тем, что там не было ничего мне привычного, это был такой совершенно иной мир. Иные люди, даже свет иной там был. Не то, что в квартире обычной или на улице. И конечно же, меня это все очень радовало, очень привлекало. И не было никакой «обязаловки». Это тоже в моей жизни очень важный пункт, — чтобы не было именно «обязаловки» какой-то.
Так что, если появляется какое-то пресловутое «надо», мой внутренний бунт снова восстает. Поэтому, да, конечно, действительно семейство мое, Слава Богу, как я сейчас думаю, полагаю, Слава Богу, оно было вне Церкви в тот период. И до подросткового возраста, до примерно лет четырнадцати, я так думаю, полагаю, я не могу вспомнить однозначно и точно, я не обводил этот год в кружочек в календаре, но тем не менее, как мне кажется, примерно до четырнадцати лет я совершенно не интересовался религией, вовсе.
Она меня просто не трогала, просто никоим образом в мою жизнь не проникала. Однако надо сказать, что бабушка моя меня регулярно пыталась водить в Храм. Ну как регулярно? Раз в год, в лучшем случае (смеется). Тогда это было регулярно. И я даже помню: она водила меня в Храм Всех Святых на Соколе. В жизни этого прихода есть один любопытный момент. Буквально два месяца он стоял перекрашенным. Он так обычно бело-желтенький такой, а его перекрасили в красно-белый цвет. Это никому не понравилось, поэтому буквально через месяц или два его перекрасили обратно.
Вот, я помню этот Храм еще красно-белым. Я маленьким мальчиком туда заходил, и атмосфера Храма я помню на меня произвела потрясающее совершенно впечатление. Полутемный Храм, лики, множество людей, смиренно, тихо стоящих. И батюшка такой благообразный очень был. Мне там очень понравилось.
Но это были редкие вспышки. Это не было что-то повседневное, это не было что-то обычное и привычное для меня. Это были именно редкие вспышки чего-то такого иномирного в моей повседневности. И это меня цепляло. То есть, это по крупицам как-то складывалось в моем сердце, хотя пока еще не дало никакого результата на тот момент.
И примерно лет в четырнадцать… может, вы помните, люди нашего среднего возраста, люди старшего возраста наверняка вспомнят, что в девяностые годы по телевизору шел такой сериал: «Горец». Вот именно этот сериал на самом деле сформировал все мои интересы на всю оставшуюся жизнь. Как это ни странно может быть прозвучит (смеется), но тем не менее это так.
Потому что… я очень вкратце напомню, в чем там канва была… Есть некие люди, но они бессмертные, и единственное, что их может убить, это если им отрубят голову. И эти люди друг друга ощущают на расстоянии, они друг друга ищут, уединяются в какой-нибудь переулочек тихенький, достают там большие мечи, красивые, и рубят друг другу головы. Ну, пытаются, по крайней мере. И сила из одного человека переходит в другого, и вот в конце концов всего один должен остаться бессмертный на весь мир. Вот это — канва всего сериала.