И мама меня сопровождает. Мы с Кириллом поехали и с мамой в этот монастырь. Мама плачет, слезами умывается:
— Доченька, как же ты будешь? — Я говорю:
— Мама, я выполняю волю Божью.
Приезжаем, заходим на территорию монастыря, раз, и боль меня отпускает».
Татьяна, ее сестра. «Вы знаете, когда мы ее ехали провожать, она была, конечно, в тяжелом состоянии. Вот. И мы с мамой плакали, и было у меня чувство, как будто, я ее везу хоронить заживо. Вот заживо ее хоронить. В таком состоянии… у нее, мало того, что возвратились боли, и вот этот запах разложившейся ткани уже изо рта стал идти, когда ее рвало.
И я ее провожала, конечно, изрыдалась. И когда они туда приехали, и мама мне звонит, и говорит: «Таня, я не могу понять, что происходит. Мы, говорит, — зашли в ворота, и она изменилась. У нее цвет лица поменялся. И ее в этот же день послали на послушание: разгружать кирпич с машины. И она целый день, — говорит, — трудилась, как ни в чем не бывало». Представляете?»
Ирина. «Потом меня поставили мешки стирать. Трудное самое послушание я проходила на кухне. В трапезной работать, и там такого не было, чтобы вода текла. Таскали ведра. И игуменья ко мне очень хорошо расположилась, Серафима. Но у сестер пошла такая брань, потому что меня быстро поставили на клирос петь. Потом мне дали мастерскую. Игуменья сказала: «будешь реставрировать иконы». Первую свою икону я сдала в этот монастырь.
И вот, матушка уезжает в отпуск. Я на клиросе пела. Конечно, искушений было много. Я на клиросе, все, но тут, когда я спустилась после службы вниз со второго этажа, потому что Храм был на втором этаже, идет такая старенькая монахиня, и говорит:
— Ты знаешь такого батюшку — Самсона?
А я накануне очень жаловалась батюшке Самсону. Говорю: «батюшка, ты в Мордовии сам страдал, помоги же мне сейчас. Я, — говорю, — не знаю. Там на клиросе такие искушения, что я не так пою. Ну пусть бы меня сняли с этого послушания, или дай мне силы терпеть. Не знаю, что делать».
Ну, в общем, и эта мне монахиня говорит:
— А ты знаешь такого батюшку — Самсона? — Я говорю:
— Знаю, я писала его икону. — Она говорит:
— А это был мой духовный отец.
И такие мне утешительные слова сказала. А потом, пока мы с ней в келлии разговаривали, прибегает ее келейница, я только в книжке читала, что бывают злые келейницы. Она прибегает такая:
— Вы что здесь делаете? В келью к монахине! Вон отсюда!
Я говорю:
— Так мы про батюшку Самсона рассказываем.
— Батюшка Самсон вам не Бог. Он не святой. — Я говорю:
— Батюшка Самсон, он святой жизни человек. Я принесу тебе фотографии батюшки Самсона, ты обязательно повесь. — Она:
— Ты кто тут такая? Приехала, перевернула весь монастырь!
Я говорю:
— Я — никто. Подумай, кто ты у Бога. Потому что Господь сказал: будете любовь иметь между друг другом, узнают, что вы — Мои ученики.
Она разозлилась, толкнула меня, и я врезалась в стенку. Потом я принесла ей фотографии батюшки Самсона. Я после этих слов — «ты тут никто», почувствовала, что у меня стало портиться здоровье. У меня стала возвращаться боль в желудок. Вот эти слова — «ты тут никто», и вдруг, я чувствую, день я поем — рву, второй, третий день — рву. И вот так неделю я не могла уже ничего есть. Потом приезжает игуменья — у меня дикие боли. Ребенок за мной ухаживает. Нас с Кириллом в одну келлию поселили. Я подхожу к игуменье, говорю: «матушка, я не могу петь на клиросе, у меня очень болит желудок, мне так плохо!»
Я ей рассказала о своем обете, рассказала за эту бабу Лену, которая венчалась. Сказала, что на мне висит обет пострига. Потом я к ней обратилась и говорю:
— Матушка, я не выполнила обет пострига. Вы можете мне помочь с выполнением этого обета? — Она говорит:
— Ну, ладно, мы подумаем. — Потом говорит: — Мы подумаем, может, перед смертью тебя пострижем.
И, в общем, они пока думали, неделя проходит, усилились боли. Боли были страшные. Я не выходила ни на улицу, ни в трапезную. Ничего не делала, у меня все время рвота, рвота, рвота. Потом уже Ксения одна побежала к игуменье, со мной послушница там была, она говорит: «матушка, Ирина умирает, придите к ней».
Она пришла ко мне с батюшками, и говорит:
— Что ты хочешь от меня. — Я говорю:
— Матушка, я просила вас помочь мне с выполнением обета. Вы молились. Что вам Господь открыл?
Ну, в наше время, к сожалению, слово «открыл», или «помолиться для вразумления» как-то странно отзывается у некоторых наших матушек. Она говорит:
— Я могу тебе предложить врачебную помощь. Положить тебя в больницу, таблетки.