− Дьявол - твой отец?
Каин улыбнулся, но не стал отвечать так же прямо.
− Когда Адам сказал, что я ему не сын, слова прошли мимо моего сознания, − признался он. − Понять их смысл было просто невозможно на тот момент. К тому же разум мой явно помутился. Постоянные провалы в памяти, голод и холод первого снега не прибавляли мне ясности ума. До большой воды я добирался далеко не за сутки, но в моей памяти нет ночей. Восстанавливать же недостающие кусочки я не стал, хоть возможность была. Узнал же я как-то беседу Адама и Михаила. Но знать о первой зиме я не хочу по сей день, а тогда... я даже отражению в воде не верил. Его появление и вовсе скрыто для меня под пеленой тумана. Я помню, как черное небо стало алым. Над головой промчался с гулом астероид, как вздрогнула земля и настала тьма, в которой был слышен хруст земли. Именно хруст, а не треск...
Он выдохнул очень громко в тишине ночи, словно, наконец, смог вытолкнуть из груди густой воздух тех времен.
− А потом были его руки. Тонкие пальцы и тихий голос. Он держал меня на руках, что-то говорил, гладил по волосам и явно пытался успокоить. Но я не плакал, нет. Было со мной что-то другое, что-то тихое и по-настоящему безумное. Я не слушал его, хотя он признал себя моим отцом, сознавался, что именно его Адам называл Дьяволом и не пытался скрывать, что забирает меня в ад.
Сложив руки у груди, Каин посмотрел на Ивана.
− Интересно, как вы представляете себе Дьявола? Рогатым? Уродливым? С козлиными ногами? Или он для вас безумец, вечно смеющийся над людьми?
− Я думал, что Дьявол − это Люцифер.
Каин рассмеялся.
− Нет, Люцифер ангел, на тот момент еще не падший. Но Дьявол был не менее человечен. Длинные белые волосы. Синие глаза. Высокий рост. Уверенные движения. И никаких копыт с рогами. Да и ад не был похож на картинку из ужастика. Только тогда меня все это не интересовало.
Каин выдохнул. Нужно было решить до конца ли быть откровенным.
«А когда еще будет такая возможность?» − спросил голос.
«Хоть сюда-то не лезь», − ответил ему Каин. Вроде огрызнулся, но поступать наперекор не стал.
− Настоящее отчаянье позволяет решиться на то, что прежде казалось невозможным. Это я знаю очень точно, но тогда, лежа в аду и не желая даже дышать, я был уверен, что это безволие и есть настоящее отчаянье. В действительности, желая умереть, ожидая чуда и даже роняя слезы, я только и делал, что жалел себя, постоянно спрашивая: за что мне все это? Это глупый путь, но тот мальчик, что не хотел слышать молчание дьявола, не знал этого. Ему просто хотелось исчезнуть.
Каин улыбнулся, а Иван нервно сглотнул.
− Я превратился в жалкого слабака, − признавал безапелляционно ребенок, делая последний глоток и заглядывая в чашку.
− Но ведь...
Мальчишка цокнул языком, негодуя из-за закончившегося напитка, и только потом обратил внимание на короткую фразу человека.
− Что ведь? - спросил он, замечая нерешимость собеседника.
− Ты был ребенком, − тихо и сдавленно сказал Иван, не совсем понимая, как говорить с сидящим перед ним.
− И что? - явно не понял Каин.
− Винить тебя в слабости жестоко...
− А , это!
Каин усмехнулся и тут же встал.
− Ты ведь не против, если я сварю себе еще чашечку? Мне проще занимать себя еще чем-то кроме беседы.
Иван только кивнул, не понимая, зачем это существо спрашивает разрешения, если явно может позволить себе все, иначе не существовал бы по сей день. С самого начала Иван понимал, что перед ним не человек, но что именно такой, даже не догадывался. Пока он терялся в собственном доме, хуже гостя, Каин явно чувствовал себя свободно.
− Может и тебе сделать? - спрашивал он, шагая в сторону кухни.
− Нет, не нужно, − машинально ответил Иван, опасаясь просить хоть что-то кроме правды.
Каин обернулся. Бледные губы усмехнулись. Детский силуэт скрылся в темноте, а голос вновь зазвучал негромко и словно совсем рядом:
− Что касается моего прошлого, то винить меня в слабости дело бессмысленное и в ней я себя не виню. В глупости - виню, в жестокости - быть может, в смерти брата - разумеется, но не в слабости.
Стало тихо. Едва уловимый шум кофеварки прокрался в гостевой зал кафе. Иван молчал, размышляя о том, что услышал, пытаясь понять и в то же время не понимая, как столь страшная история могла стоять в начале начал. Впрочем, на краткий миг ему показалось, что все человеческое, возможно, возникло именно в этих началах. А будь начало иным, стало бы человечество лучше?
Звук чашки, поставленной на стол, заставил Ивана вздрогнуть и прервать свои размышления. Бледная рука пододвинула к нему чашку поближе.
Просто Каин хорошо понимал разницу между настоящим «нет» и рефлекторным, и в ответе Ивана отчетливо читал желание выпить горячего кофе, но заострять на этом внимание не собирался, возвращаясь на свое место, ставя кружку и ослабляя застежку на плаще.
− Я был слаб и не имеет значение, чья это вина. Важен сам факт, − уверенно сообщил он.
Иван кивнул, осторожно пробуя горячий напиток. Терпкий вкус черного кофе, который всегда казался ему грубым, внезапно заиграл новыми красками, будоража сознание.
Красные глаза наблюдали за ним. На этом можно было и закончить, теперь Иван знал кто перед ним, как стал таким и кем являлся. Первый человек, первый грешник - сын дьявола и женщины, первый плод первого древа, настоящее греховное яблоко. Всего показанного этому человеку могло хватить для анализа на целую жизнь. Каин знал это по себе, ибо смертной жизни ему бы не хватило, чтобы понять хотя бы эту часть своего пути, но сидевший перед ним был жаден до знаний и желал большего, потому вопросы не звучали, а история продолжалась.
− Я не знаю, говорил ли мне что-то отец или нет. Если и говорил, то я не замечал этого. Я даже не знаю, сколько прошло времени, кто мелькал рядом. Ничего не знаю, я просто лежал и смотрел бесцельно то в одну точку, то в другую, ничего не чувствуя и ничего не желая. Только иногда понимал, что по лицу катятся слезы, но это меня не заботило, пока однажды я не решил все это закончить. Я решил, что тоже могу умереть...
Глава 18
Глава 18 - Смерть бессмертия
Каин повернулся на бок и впервые заинтересовался чем-то на столе у отца. Чего там только не было. Каин не понимал, для чего нужны странные маленькие коробочки, которые вместо того чтобы раскрываться, разделялись на тонкие слои. Не догадывался, что эти коробки будут именоваться книгами и что они хранят в себе что-то большее, чем все то, что он уже успел познать. Это не имело значения. Он не понимал смысла разных стеклянных колб и потому, наверно, не уделял им внимания, зато он знал смысл оружия и во всем изобилии видел лишь кинжал с резной ручкой из блестящего металла.
Еще не понимая, зачем ему оружие, Каин отбросил в сторону меховое покрывало, чувствуя боль в руке. Тело одеревенело, но все же слушалось, окатывая его туманными волнами болезненного недовольства. Это было так же не важно, как холод пола под босыми ногами. Слабые пальцы схватили кинжал и резко сжали его. Было ли лезвие достаточно острым, не имело никакого значения. Туманный разум что-то пытался еще донести, но Каин явно не хотел ничего понимать.
Взгляд дьявола чувствовался на коже, но даже он не имел никакого значения.
Каин только теперь понял, что все это время был все в тех же порванных коротких штанишках, но даже это ничего не решало, только напоминало об изгнании и чужой смерти.
− Это будет больно, − холодно сообщил тогда еще совсем чужой голос лукавого.
Что «это» Каин еще не совсем понимал, а знания этого нечистого только злили. Стиснув зубы, он сделал то, что хотел.
Лезвие оказалось достаточно острым, и силы ему вполне хватило, чтобы одним движением вогнать лезвие глубоко в живот и прежде чем боль дойдет до него, вторым движением распороть себя до самых ребер.
Боль упала на Каина слишком поздно, мгновенно охватывая его целиком. Руки перестали слушаться. Ноги не держали. Он просто осел у стола, понимая, что мир куда-то исчезает. Дыхание превратилось в жар.