Полная луна буквально смотрела в окно, и ее свет играл на лезвии клинка, но человек с ужасом смотрел не на это лезвие, а на холодное лицо нежданного гостя.
Каин не шелохнулся, он только изучал человека. Того самого человека, но не находил ни того безумного блеска глаз, ни той усмешки. Перед ним был широкоплечий мужчина с черной бородой, высоким округлым лбом и маленькими мышиными глазами, полными ужаса.
Губы его дрожали. Он уже узнал алые спокойные глаза, так пристально смотрящие на него. Тогда готовая к мести рука легла на рукоять меча, а Каин неспешно встал, направляя лезвие на человека. Кончик клинка коснулся горла насильника и тот содрогнулся, как последний трус. Плащ выпал из его дрожащих рук. Его затрясло, но он отчаянно закрывал лицо руками, падая на колени пред ребенком.
Он даже хотел что-то сказать, но получалось жалкое несвязное бормотание с намеком на заикание, только кто это все разберет среди жалких всхлипов.
− Молчи, − велел ему Каин, касаясь кончиком меча руки человека. - Убери их от своего лица и смотри на меня.
Огромные сильные плечи мужчины дрожали, но он подчинился, поднимая голову.
Не так Каин представлял себе эту месть. Он был уверен, что встретит борьбу, но видел лишь приступ панического страха, запертого в теле жалкого человека. Мучать это существо не хотел даже его гнев. Он отступил, уступив место растерянности. Каин смотрел в глаза полные слез и не мог даже представить, что может отрубить эту глупую жалкую голову. Силы ему хватит, только надо ли это? А если не надо, можно ли оставить этого страшного человека в живых?
Эти вопросы мешали Каину согласиться с порывом жалости. Что еще натворит этот человек, пощади он его этой ночью?
Ему нужно было подумать, и потому, лезвие меча скользнуло по плечу человека, разрезая его одежду. Он не собирался причинять ему вреда и не оставлял даже царапин. Ему не доставляло удовольствия видеть, как содрогается от ужаса человек, которого он пришел убивать, вот только, видя тело собственного мучителя, он все больше понимал, что рубить его голову - дело пустое.
Перед ним на коленях стоял взрослый крепкий мужчина, сплошь покрытый уродливыми шрамами. Стоял и дрожал, словно маленький ребенок, которого пристыдил хозяин.
Каин убрал меч, возвращая его в ножны. Ему нечего было делать здесь.
Выдохнув, он схватил со стола старый детский рукав и шагнул к двери, оставляя мужчину все так же нервно дрожать в центре этой проклятой комнаты.
− Если ты тронешь хоть одного ребенка, я вернусь, − прошептал он тихо и вышел.
Вновь скрипнула половица, он закрыл дверь и к ужасу своему услышал за спиной звучное отчаянное рыдание. К горлу подступала тошнота. Тот, кого он ненавидел, рыдал в голос, выл и звучно всхлипывал так, что Каину было почти физически больно это слышать.
Он, сорвавшись с места, сбивая с ног кого-то не очень расторопного, пьяно ползущего по лестнице, вырвался на улицу. Сделал глубокий вдох и едва не захлебнулся ледяным ночным ветром.
В ушах стоял надрывный плач, словно он слышал его даже здесь. Рука сжимала старый рукав от детской рубашки. Его тошнило. Нет, теперь его просто выворачивало от отвращения к этому человеку, к этому миру, к этому месту, к своей собственной жалкой мести. Выворачивало до болезненной судороги в животе...
Глава 32
Глава 32 - Смерть гнева
− Я был в то время так небрежен и юн, что только тут понял, что все это время у меня была книга Истин. С самого начала я мог узнать про этого человека все. - Каин развел руками. − А я как глупый ребенок что-то вспоминал и анализировал. Я мог просто знать, мог даже присматривать за ним, не покидая ад, но мне надо было все усложнить. Той ночью я открыл книгу и нашел его.
Каин вздохнул.
− Насилие порождает насилие, − прошептал он, взглянув в окно. − Это одна из немногих истин, которую люди поняли сами, но изменить так и не смогли.
Он посмотрел на старика и грустно улыбнулся.
− Этого человека звали Кэб. Просто Кэб. Мама назвала его Кэйбли, но это имя было слишком сложным для шлюхи, потому его отобрали. Кэбу было всего шесть, когда его украли, изнасиловали и продали в бордель. Тот самый рукав, что был моим кляпом, был рукавом его рубашки, обрывком его собственной истории длиной в пятнадцать лет. Он казался грозным и страшным, однако ему было всего девятнадцать, просто так уж он был сложен. Это и погубило его. Таким он был не нужен своему хозяину и клиентам. В пятнадцать лет, после девяти лет сплошных оргий и разврата, не умея ни читать, ни писать, и по сути ничего не умея, он оказался на улице. Его даже не попытались перепродать, а просто как собаку выкинули голышом умирать. Только он не умер. В этот момент я уже ощутил подобие родства с этим парнем.
Каин хихикнул, как нашкодивший ребенок, словно в его голосе мгновение назад не было глубокой и печальной иронии, а потом продолжил:
− Сначала он попал в руки богатого человека, что «поиграл» с ним пару месяцев, а после снова вышвырнул, дав, правда, немного денег. И это существо, совершенно беспомощное, не знающее о жизни ничего, выжило, как смогло. Он зарабатывал кое-как, жил в той маленькой комнатке в захудалом трактире, периодически таскал тяжести, чтобы что-то заработать, а иногда брал в рот - больше ведь ничего не умел. И только одно приносило ему реальный доход. Он воровал детей и продавал их точно так же, как когда-то продали его. Чаще всего сам он их не трогал, лишь пару раз, когда в руки ему попадались мальчишки, слишком большие, уже явно не пригодные, он насиловал их. Почему человек, который сам был жертвой, хотел причинить боль другому? Он просто хотел перестать чувствовать себя жалким и ничтожным. Ему хотелось не испытывать страха, а знал он лишь один способ - властвовать. В его мире было лишь две крайности: или подчиняться или подчинять. И откровенно говоря, ему нравилась боль других, но когда его жертвы начинали рыдать, он начинал жалеть их, и потому трое мальчишек до меня оставались в живых. Одним сильным ударом он оглушал их, а потом уносил куда-нибудь далеко от своего дома и бросал, не заботясь об их дальнейшей судьбе. Со мной же все пошло не так. До самого конца он так и не испытал жалости. Не знаю, нашло на него что-то или я на него повлиял. Мое естество иногда заставляет людей выворачиваться наизнанку. Может и он вскрылся, как гнойник, выпустил все на меня, а когда агония прошла - испугался. Понял, что я не выживу и потому решил сбросить меня в реку. Он делал со мной все то, что делали с ним годами. Прокручивая при этом в голове те слова, что говорили ему и думал, что вот теперь он по-настоящему свободен, но вышвырнув меня в воду, заплакал. Ему снова стало страшно. Это был просто жалкий несчастный человек. Вменяемый, но не знающий, что можно жить иначе.
Каин вновь выдохнул.
− Его история так потрясла меня, что я вновь погрузился в долгие раздумья, пропав от мира еще на пару месяцев, а затем принял свое новое решение.
***
Каин лежал на полу и смотрел на нарисованные яблоки. В руке он по-прежнему держал рукав и думал, каково жить в мире, состоящем из одной лишь власти? Думал, представлял, но не мог представить, как в подобном мире можно выжить.
Он закрывал глаза, слушал тишину и холод ада, а вместе с ними тупую боль в своей груди, а затем сжимал детский рукав сильнее. У него была мысль, такая безумная, что пугала даже его самого.
Обдумав все еще раз, он встал и направился к отцу. Тихо зайдя в его кабинет, Каин сел в кресло у стола, положил детский рукавчик себе на колени и, сделав глубокий вдох, заговорил:
− Ты ведь все знаешь, правда?
− Знаю, − отвечал спокойный голос.
− И то, что я думаю тоже?