Очень не хочется делать наш текст натуралистичным и включать в него доказательства самого факта убийства Есенина, запечатленные на его теле. Они все дотошно перечислены в публикациях только что упомянутых авторов. Исключение сделаем лишь для поэта В. Князева. Прямо в морге, глядя на покоившееся перед ним тело Есенина, он написал:
Достаточно уже тогда было прочесть эти строки и задуматься.
Не будем мы также сколько-нибудь подробно останавливаться и на выдвинутых версиях убийства поэта. Причину мы уже указали: все они – вещь в себе и не могут быть приняты как окончательно установленные. Поэтому отметим лишь то, что лежит в основе каждой из них и хотя бы позволяет отличить их друг от друга. Сделаем это в «порядке поступления» различных версий, т.е. хронологически.
Полковник Э.А. Хлысталов, как профессионал, понимал, что фактов для обоснования конкретной версии у него нет. Поэтому ограничился доказательством главного: убили. И. Лысцов, как «истинно русский патриот», доказывал, что Есенина убили евреи: «заказал» его Троцкий, а исполнил заказ Я. Блюмкин * (Эту версию поддержал писатель В. Белов). С. Куняев, как и Э. Хлысталов, ограничился доказательством факта убийства, а в подоплеку не вникал. К. Расулов считает, что убили Есенина агенты ГПУ по команде «сверху». Причина: поэма «Страна негодяев» и вообще его крайне негативное отношение к гражданской войне, которая и помогла большевикам удержаться у власти. Близкие соображения и у С. Дру-жининой с ее соавтором, профессором медицины Ф. Мороховым, – Есенина убили за то, что он «раскусил» антикрестьянскую политику большевиков. Но ее и раскусывать было не надо – делалась она легально и масштабно.
Журналист В. Костылев в газете «Вечерний Ленинград» от 28 декабря 1991 г. напечатал заметку «Версия», которая, по мнению Н. Сидориной, «стоит многих книг». Отчего такая, явно избыточная, оценка? От оригинальности версии. В. Костылеву пришло в голову то, о чем другие не додумались. Вот его озарение: 27 декабря в своем гостиничном номере Есенин ждал Н. Клюева. Тот пришел, но его не впустили в отель. Даже пригрозили: иди, мол, отсюда, не то… Он и пошел на Б. Морскую к Н.И. Архипову и выложил свои подозрения, свой страх за Есенина. На следующий день Клюев вновь у входа в гостиницу столкнулся с бдивыми охранниками. Опять не пустили. Понял Клюев – плохо дело. И пошел домой…
Версия С. Каширина хотя и страдает зоологическим антисемитизмом, тем не менее фактологически кажется вполне убедительной. Он полагает, что не надо залезать уж очень высоко «наверх», достаточно вспомнить, сколько окололитературной шушеры постоянно вилось около Есенина. А он не скрывал от них, что ни в грош не ставит их дарования. Скорее всего, с санкции Я. Блюмкина (кто стоял «за ним», мы уже знаем), а возможно, что и с его помощью и осуществили свое злодеяние Г. Устинов * и В. Эрлих. Сделали все крайне непрофессионально, пришлось Блюмкину дать команду милиции, чтобы ничего такого в номере не заметили и дело закрыли: самоубийство. Похоже на правду, ибо, по крайней мере, двое из трех – злейшие враги Есенина.
Н. Сидорина полагает, что Есенин «заплатил неблагодарностью и за интерес к его творчеству (следственного отдела ОГПУ. – С.Р.), и за возможность печататься, и даже за такие заслуги Блюмкина, как вызволение с Лубянки (октябрь 1920 г. – С.Р.). Подобная неблагодарность и ведет к “самоубийству”». Конечно, автор не лишена остроумия, но к нему бы еще что-либо повесомей…
Наконец, последнее по времени публикации исследование В. Кузнецова. Его версия наиболее, если можно так сказать, изысканна: 24 – 27 декабря 1925 г. Есенин в «Интернационале» (так тогда называлась гостиница «Англетер») не жил. А жил где-то в другом месте. Там его и убили «люди Троцкого» во главе с Блюмкиным, а потом перевезли тело в гостиницу и устроили в номере необходимую инсценировку. Красиво. Но… Уж больно много действующих лиц (более 10). Так не бывает.
Мы не будем добавлять к уже существующим версиям убийства поэта еще одну, ибо заранее ясно, что она не будет достовернее своих предшественниц. Мы сделаем попытку вкратце проанализировать сложившуюся вокруг Есенина ситуацию с тем, чтобы ответить только на один вопрос: кому конкретно он стал более всего мешать, причем настолько, что решено было его убрать, и чьими руками это было исполнено (Если хотите, это и будет нашей версией).
Скажем сразу, что с революцией оказалось «несродным» только творчество поэта, а его характер и привычки, коими он не умел управлять, с определенного момента стали несовместимы ни с ближайшим, ни с дальним его окружением. Он стал мешать всем и раздражать всех. Если сразу после революции большевики гордились тем, что всенародно любимый поэт с ними, то именно это стало их в дальнейшем пугать.
Судите сами: в 1924 г. Есенин пишет поэму «Песнь о великом походе». В ней он дает свое понимание революции и роли в ней Ленина, Троцкого и Зиновьева. А в это именно время его герои сцепились в подковерной схватке за власть. Эта поэма, по мнению Л.В. Занковской, стала для Есенина «роковой». Вцепившись друг в друга, Троцкий и Зиновьев проморгали усиление другой пары: Сталин – Бухарин. К лету 1925 г. это противоборство перешло на уровень борьбы центра (Сталин, Бухарин) и Ленинграда (Зиновьев). В эту борьбу всосало всех: от партийной прессы до ОГПУ.
Привело это, в частности, к тому, что историю революции надо было срочно переписать: убрать из ближайшего окружения Ленина Троцкого и рассадить вокруг него других лиц. В такой ситуации и сам Есенин, и его «Песня о великом походе» стали опасны: в его поэме рассказывалась совсем другая «история». Литературные бездари, которых в окружении Есенина, как мы знаем, было более чем достаточно, очень чутко отреагировали на эту ситуацию: не надо было даже указания сверху спускать, достаточно им было сличить тексты новейших газетных и журнальных публикаций с содержанием его поэмы, чтобы понять, в каком направлении и как надо действовать. Они эту конъюнктуру чувствовали кожей, а Есенин был далек от образовавшейся вокруг него смертоносной возни: он даже не понял, что сбежал в Ленинград как раз в тот момент, когда Зиновьев на XIV съезде партии потерпел сокрушительное поражение, и, таким образом, Ленинград стал не местом уединения, а логовом смертельно раненого зверя.
Но и это не все. Есенин мешал не только тем, кто боролся за место Главного вождя. Его люто ненавидели партийные идеологи всех уровней. Об этом почему-то забывают. Как им было воспитывать советскую молодежь «в духе», коли любимым их поэтом был Есенин, а из его стихов чаще других упоминались «Годы молодые с забубенной славой…», «Гори, звезда моя, не падай», «Исповедь хулигана», «Клен ты мой опавший», «Листья падают, листья падают». Пройдет совсем немного времени, и эти, и еще многие другие стихи Есенина назовут упадочными и даже антисоветскими. И поэт будет долгие десятилетия неиздаваем и, следовательно, не читаем. Его как бы и не станет…
Пенять поэту за политическую недальновидность и за неразборчивость в выборе друзей так же неразумно, как корить ребенка за плаксивость. Поэтому не будем удивляться тому, что Есенин часто навещает редакцию «Правды» и с простодушной откровенностью спорит с Бухариным, не замечая его зубовного скрежета; что он тесно сблизился с партийным публицистом Г. Устиновым, который вскоре организует смертельную травлю поэта в центральной печа- ти, а через короткое время окажется в роли «главного свидетеля» загадочной смерти поэта; что Есенин тесно сошелся с Я. Блюмкиным, не подозревая, что тот просто «на задании» и сам поэт – лишь «объект» для охоты органов.