Ну и дерзкая же супруга у Дамбия! Он с опаской косится на старика и говорит жене грозным шепотом:
— Думай, прежде чем зря языком болтать. Уж не хочешь ли ты сказать, что Жаал-гуай все это придумал сам? Ему это было бы не под силу.
— А чьи же это выдумки? — громко спрашивает Бадам. Дамбий чуть не стонет от досады.
— Он говорит то, что написано в книгах, — бросает он и оборачивается к старику: — Не обращайте на нее внимания. Как говорится, волос долог, да ум короток.
— В каких таких книгах? — не унимается Бадам.
— Дамбий, есть у тебя священная книга? — слабым голосом спрашивает Жаал.
— Как не быть! — Дамбий извлекает со дна сундука старую замусоленную книгу и подает старику.
— Книга Луйшадзы. Ею даже ученые интересуются, — наставительно произносит тот. — Держи, женщина, и читай сама, вот здесь, — и он наугад отчеркивает пальцем место на засаленной странице, испещренной старым монгольским шрифтом.
Дамбий сует нос в книгу.
— Тут ничего не разберешь, все слилось.
— Разобрать можно.
— Не стану я себе голову ломать, — упрямится Бадам. — Я училась новой письменности, значит, ваши поучения, написанные старым шрифтом, не для меня вовсе.
— Ладно, я сам прочту, коли вы не можете, — говорит Жаал и торжественно произносит, уставившись к книгу: «День черной овцы — день небесных дев. Рискнувший предпринять откочевку в такой день, за один год лишится всего скота».
— Слышала? — сердито спрашивает Дамбий жену. — Ты хочешь, чтобы нас постигло несчастье?
— Какой же день тогда выбрать? — сдается Бадам.
«Наиболее благоприятный, — день быка, когда на землю спускается посланник благодати, — снова читает старик. — В такой день кочевка пройдет благополучно».
Дамбий тут же принимает решение — они снимутся с места в день быка и ни минутой раньше. Правда, до него остается еще шесть суток, и погода за это время может испортиться, но глава семейства стоит на своем, несмотря на заявление Бадам в случае ненастья пожаловаться на мужа и Жаала председателю бага.
— Вот неудача! Вечно я опаздываю! — воскликнул Магнай, застав на месте оживленного хотона Цамбы опустевшее стойбище. — Куда ни приедешь, всюду одна и та же картина. Теперь придется ехать к кочевникам в горы. Вот и семейство Дамбия откочевало.
Баговый агитатор осмотрелся по сторонам. Грустную картину являл собой бывший хотон. На месте разбросанных юрт остались огромные круглые отпечатки, отчетливые, как следы на снегу. Трава в этих местах жухлая и почти вытоптана. Подле кругов оставлены большие плоские камни. По их виду можно судить, кто прожил это лето в довольстве, а кто впроголодь. Одни камни лоснятся от жира — на них хозяева держали кишки, наполненные маслом. А вот камни, покрытые не жиром, а плесенью. На краю хотона свалка, которую объели вороны. К югу от каждого круга виднеется ямка с золой — место, где кухарничали хозяйки.
Магнай на миг представил себе на месте покинутого хотона благоустроенный поселок, а в центре его — маслобойный завод. Люди работают там сообща, и им не надо в течение одного года несколько раз менять стойбище. Это — не пустая мечта, она вполне осуществима, если жители хотона вступят в объединение и станут трудиться вместе на общее благо.
— Вот так встреча! Это ты, Магнай? — раздался вдруг певучий девичий голос.
Юноша, считавший, что здесь, кроме него, никого нет, вздрогнул от неожиданности и оглянулся. Из глубокой впадины на северном краю бывшего хотона появилась женская фигура. Магнай узнал Цэвэл.
— Ты что, душу свою тут хоронишь? — улыбнулся он, подходя к девушке.
— Признаешь, значит, существование души отдельно от человека? — уколола парня Цэвэл. — Эх ты… А еще агитатор! — Обычно застенчивая Цэвэл, видя, что Магнай один, несколько осмелела.
— Ну вот, ты меня и уличила, — смутился он. — Уличила в несостоятельности утверждения. Но если я тебя в свое время убедил, что души не существует, в этом есть и моя заслуга, не так ли? — Магнай подошел к Цэвэл и взял ее за руку. Девушка потупилась, но своей руки не отняла. Какое это было замечательное рукопожатие, сильное, энергичное. Цэвэл словно током пронзило. Магнаю же девичьи пальчики, несколько огрубевшие на дойке коров, показались холодными и равнодушными.
— Что ты тут делаешь одна, Цэвэл?
Девушка тихонько высвободила свою руку.
— Наши только что откочевали. Я осталась, чтобы припрятать здесь кое-что из домашней утвари до весны.
— Что припрятать?
— Котелки, ведра — им на телегах места не нашлось. Зимой эти вещи не особенно нужны, а весной вернемся и достанем.