Сперва Баасан слушал критику вполуха, но выступавших было много, и никто не сказал о нем ни единого доброго слова. Это вселило в него сперва смутное беспокойство, которое под конец переросло в настоящую панику. Когда же последний оратор потребовал исключить его из партии за неблаговидные действия, душа Баасана ушла в пятки. Он немедленно попросил слова.
— Товарищи, ваша критика вполне справедливая, я такой и есть, — начал он, опустив голову.
— Какой же именно? — раздалось с места.
— Баасан Туда-сюда. Свою вину осознал только сейчас! До этого не нашлось никого, кто бы объяснил мне, что я живу неправильно.
— Но ты же летун, что ни год, то у тебя новая работа, — возразили ему.
— Понимаю, понимаю. Но свои недостатки я исправлю, только оставьте меня в партии. Я вернусь на родину и постараюсь сделать все, чтобы мои земляки кооперировались и изменили свою жизнь к лучшему.
— Сколько же у тебя земляков?
— Семь хозяйств.
— Из семи аилов объединения не получится.
— Не сбивайте его, товарищи, — перекрывая голоса, сказал секретарь партийной ячейки. — Семь хозяйств — это целая производственная бригада, она может присоединиться к какому-нибудь ближайшему объединению.
Такова краткая история возвращения Баасана в родной хотон. Естественно, что о ней он предпочитал не распространяться, тем более, что действительно решил приобщить своих соседей по хотону к методам социалистического хозяйствования.
Однако новоявленный энтузиаст понятия не имел, какие шаги следовало предпринять в первую очередь. Каждое утро он собирал людей в своей юрте и начинал агитировать. «Мы отстали от всего света, — говорил он. — Нам надо объединиться». «Мы не возражаем, — отвечали ему, — но с чего начинать-то?» Этот вопрос неизменно загонял Баасана в тупик, и он снова заводил свое: «Нам надо объединиться».
Однажды поутру, когда родители пошли на очередное собрание к Баасану, Цэвэл осталась дома одна. Подложив под чистый лист бумаги книгу в твердом переплете, она приготовила карандаш и задумалась. Минуту назад все казалось так просто: бери бумагу, садись и пиши письмо, тебя в этот миг никто не видит, значит, и стыдиться нечего. Отчего же в таком случае смуглое, миловидное лицо девушки залил яркий румянец? Ну как же — она решила написать Магнаю, все ему объяснить…
Неделю назад Баасан втянул Цэвэл в одно дело, которое обернулось не так, как хотела того девушка.
Под вечер того дня с неба сыпался густой пушистый снег, и на сердце у Цэвэл было грустно. Как и сегодня, она была одна в юрте. «Хотя бы агитатор наш заглянул, — подумала девушка о Магнае. — За весь месяц ни разу не удосужился навестить родной хотон».
— Ну и погодка! — внезапно появившись на пороге, прогудел Баасан и зябко потер руки.
— Проходите, пожалуйста, — вежливо пригласила вошедшего Цэвэл. — Какие в мире новости? Жаль, нет у нас радиоприемника. Я, правда, заказала его в аймачном центре, но раньше весны его, видно, не получишь. Живем как в глухом лесу. Вот и агитатор наш давно не показывается. Наверняка боится трудной дороги.
— Кто у нас агитатор? — поинтересовался Баасан. — А-а, Магнай, я уж было запамятовал. Надо ему хорошенько напомнить.
Девушке стало не по себе — ей хотелось только одного — повидаться с Магнаем, а получалось так, будто она на него пожаловалась.
Баасан задумался. И впрямь, хорошо было бы, окажись тут агитатор. Уж он объяснил бы людям, что к чему, тогда и Баасану не пришлось бы ломать себе голову над тем, как растолковать идею коллективизации.
— Правда, пригласите его! — с неожиданным чувством попросила вдруг Цэвэл.
— Сделаем, сестренка, вот что: я напишу письмо, а ты его подпишешь — «скотоводка Цэвэл». Это подействует сильнее.
Цэвэл кивнула в знак согласия. Если, получив письмо, Магнай появится здесь, она готова подписать что угодно. Да и что в этом особенного? Никто не знает, что она любит Магная, в том числе и он сам… А ей хочется послушать о событиях в стране и за рубежом.
Баасан написал письмо, она прочитала его, не особенно вникая в смысл, только б, не дай бог, он не заметил, как она волнуется, и поставила свою подпись. Баасан тут же запечатал письмо и отослал с нарочным в сомонный центр.
Прошла неделя. Агитатора все не было. И вот Цэвэл мусолила в одиночестве карандаш, не решаясь начертать имя Магная на бумаге. Залаяли собаки. Она встала, приоткрыла дверь и выглянула — к хотону издалека приближался всадник. В последние дни она уже много раз обманывалась в своих ожиданиях и теперь, не разглядев как следует верхового, сердито захлопнула дверь. А еще говорят, любимый чувствует, когда его ждут… Да разве можно ждать постояннее и вернее, чем поджидала Магная Цэвэл? Ждала со всей силой своей первой любви, ждала во сне и наяву. А он и не чувствует, как в маленькой юрте на заснеженном зимнике высоко в горах тоскует по нему сердце девушки. Хорошо бы стать сказочной невидимкой, слетать к милому на волшебном посохе, шепнуть ему: «Дочь Дамбия с побережья реки Сайнусны-Гол полюбила тебя всем сердцем. Ты для нее — единственный в мире, самый лучший, самый близкий человек. Это для тебя она украдкой от посторонних глаз вышивает цветным шелком нарядный кисет». Или нет, пожалуй, надо сказать иначе: «Где твои глаза, Магнай? Девушка по тебе сохнет, а тебе и горя мало. Больше года прошло с той встречи, как впервые почувствовало ее сердце сладкую тревогу. Приглядись же повнимательней к Цэвэл, дочери Дамбия, может статься, и ты полюбишь ее».