Эти несколько дней вынужденного безделья я провел с Леонидасом. Несколько раз я пытался добиться приема у губернатора Карлоса Ласерды — оказалось, что он уехал. Леонидас повел меня на «Маракану», самый большой в мире стадион, своего рода футбольный собор, где я видел фантастический матч, спортивный балет, вызывающий такие страсти, что Леонидас сломал свою скамью. Я же повел его в фавеллы: бараки, прилепившиеся к склону холма, где мы встречаем белых, живущих в одинаковой нищете бок о бок с неграми.
Провожу тест на расовую терпимость — Леонидас ярко выраженный негр; интересно, станут ли меня упрекать, что я сижу с ним в ресторане или в театре? Может, нам откажут в месте под предлогом, что все столики заняты, красноречиво выражая свое молчаливое осуждение? Может, нас станут толкать и издевательски хихикать или попросту провоцировать? Конечно, здесь нет разделенных на две части автобусов, разделенных школ и ресторанов, ничего подобного бы не потерпели, но, может, существует скрытое неодобрение, подспудная враждебность?.. Ничего. В Бразилии как в законах, так и в традициях и в повседневной жизни нет ничего, где бы хоть как-то проявлялась дискриминация, «черный кодекс», многочисленные запреты смешения рас, столь распространенные в других частях Нового Света. Все наоборот. Разве барон де Синимбу не заявлял за 20 лет до отмены рабства американцу Агассизу, что вольных негров вполне можно сравнить с белыми как по уму, так и по умению? Агассиз в своей книге «На отдыхе в Бразилии»[79] отвечал, что, конечно, подобное сравнение допустимо лишь с расой «менее энергичной и жизнеспособной», чем англо-саксонская. Кудрик нам, бедным хилым латинянам!
Но ведь рабство было отменено лишь в 1888 году, менее века назад, и, по словам Токвилля: «Естественный предрассудок заставляет человека презирать того, кто был его подневольным, еще долгое время после того, как он стал ему равным».
Я ищу следы, отголоски. Не нахожу ни глухого сопротивления, ни отказа в столике, ни враждебности в отношении. Леонидас, которого я не посвятил в курс дела, нисколько не смущаясь, всюду ходит со мной. Не забудем, что фактически отмена рабства началась задолго до 1888 года. Как и во всем, что касается Бразилии, здесь надо провести различие между зонами — сахарной, золотой и кофейной. Надо считаться с тем, что в одном месте еще остается принуждение и феодализм, а в другом вводятся самые современные формы культуры и индустриализации. Золотая лихорадка высвободила значительную часть негров, с концом паулистского кофейного бума пробил час рабства в этих краях. Но разве можно обобщить столь громадный и противоречивый народ? Как провести на отсталых сахарных плантациях Ресифи прогрессивные начинания Сан-Паулу?
Сегодня, как и вчера, власти действуют постепенно; они опираются в своих начинаниях на передовые районы, ждут, приноравливаются и постепенно, понемногу вводят новшества, подрываясь таким образом под бастионы отсталости. К громадному экономическому и социальному различию добавляются еще расстояния, которые не покроешь разом и которые требуют большого заряда, чтобы сохранить порыв: когда северо-восток полыхает, юг еще переваривает! когда юг охвачен пламенем, северо-восток уже сломлен и не в силах подняться. До сегодняшнего дня центральная власть призвана умерять, уравновешивать, сводить воедино противоречия и противоположности, от этого и происходят необъяснимые для заграницы неожиданные скачки и повороты, когда, казалось бы, возможное становится вдруг невыполнимым, а невероятное приобретает достоверность. Отсюда тоже — и это немаловажно — убеждение, что насилием ничего не добиться. Оружие здесь показывают не для того, чтобы им пользоваться.
В 1831 году император Педру I объявляет торговлю неграми вне закона и освобождает всякого раба, впервые вступившего на бразильскую землю. Ввоз продолжался, но Юг уже имел первое преимущество перед Севером. В середине века в Минасе число свободных негров уже превышало число подневольных. В 1866 году император отпустил всех своих рабов. В сентябре 1871 года по инициативе Педру II конгресс принял «Леи ду вентри либри», за который так ратовал маркиз Рио-Бранко[80]. Посол Соединенных Штатов, присутствовавший на дебатах, поднял один букет и сказал, обращаясь к аудитории: «То, что стоило моей стране войны, заканчивается здесь розами…» 13 мая 1888 года княгиня д’Эу, регент империи, подписала в отсутствие своего отца «Золотой закон», два параграфа царственной простоты:
80
За этот «Закон о свободе живота», который гласил, что дети рабыни не рабы, Рио-Бранко был засыпан цветами. —