В восемь часов на город падает ночь. Центр ярко загорается резкими неоновыми огнями. Терраса второго этажа ресторана нависает над главной улицей. Движение замирает. Видны лишь отдельные группы прохожих. Легкая свежесть заполняет промежутки между перегретыми бетонными стенами зданий.
Есть не хочется. Выпиваю три большие кружки ароматного ананасового сока. Просматриваю кучу сегодняшних газет. Объявлены энергичные меры для ликвидации кризиса водоснабжения. Под руководством Ренато Пинто будут построены артезианские колодцы. Это какого Пинто? Сына, племянника, словом, какого-то родственника губернатора? В «О Глобо» Жоан Клеофас, экс-губернатор Ресифи, столицы Северо-Востока и бразильской нищеты, жестоко атакует Мигеля Араеса, недавно избранного на его место. Клеофас пишет об Араесе: «Это человек холодный, безжалостный, научно мыслящий и… главный эмиссар русского коммунизма в Бразилии».
В очень серьезной «Жорнал до Бразил» (по характеру это издание можно сравнить с парижской «Монд») Мигель Араес со своей стороны заявляет:
«Я верю в будущее Бразилии, в наши совместные усилия, в действия народа, которые сделают родину еще более сильной и счастливой, окончательно свободной от иностранной эксплуатации… Я надеюсь, что президент республики, действуя со всей ответственностью, обеспечит стране то полное спокойствие, в котором она нуждается, чтобы использовать свои богатства и покончить с нищетой народа».
Заметка в той же «Жорнал до Бразил»: девятнадцатилетний Антонио Себастиян из Насимьенто пять лет назад сбежал из голодающего Северо-Востока, чтобы найти работу в Рио. Но работы он не нашел. Будучи без денег и обеспокоенный письмами и долгами своего отца, бедственным положением своих восьми сестер и братьев, юноша явился в посольство США и заявил, что он готов продать свой левый глаз слепому американскому певцу Рэю Чарлзу…
В номере гостиницы так душно, что простыни быстро становятся мокрыми, и я устраиваюсь спать прямо на полу.
Утром принимаю вакцинацию против тифа: две черные пилюли натощак, а через два часа и опять натощак — две белые пилюли…
В десять часов вхожу в канцелярию дворца губернатора. Четырех секретарш уже нет — словно испарились. На их месте майор атлетического сложения, в полном параде. Приятный, внимательный, он пичкает меня кафезиньо. Но он ничего не может сделать для меня, кроме любезного предложения освежиться около вентилятора. Жду. Овладеваю наукой создавать пустоту в душе, незаинтересованность в самом себе, саморазжижение. В 12 часов сообщают, что меня приглашает пресс-атташе губернатора. Оказываюсь на том же диванчике, что и вчера. Но кабинет не пуст. За столом — молодой человек с высоким лбом и бледными руками. Звонит по телефону, обменивается двумя-тремя словами с чиновниками, что входят и уходят. Доктор Ньютон Мендес человек крайне занятой. Он роется в досье, я — в своих блокнотах. Так может пройти день, месяц, год. Он может взять и уйти, или я — удалиться, не сказав ни слова.
Однако я прогрессирую. Я испытываю даже нечто приятное от своего не столь уж приятного положения… Наконец, совсем непреднамеренно, наши взгляды скрещиваются. Он улыбается глазами и ртом, приветствует меня кивком головы. Я поднимаюсь, и мы обмениваемся рукопожатиями.
С этого момента все идет как по маслу. Через час программа моей работы на неделю готова. Я поеду в Ору Прету, Конгоньяс, на плотину Трес-Мариас. У меня адрес одного французского завода, директор которого предупрежден о моем визите. Автомобиль будет ждать у гостиницы завтра в шесть утра… Все ясно, точно, методично. И потом в течение всей моей поездки по штату Минас-Жераис, несколько превосходящему по территории Францию, нигде не будет ни минуты задержки. Лишь одна деталь остается в тумане: когда меня примет губернатор Магальяэс Пинто? О, нетерпение, нетерпение, на что ты жалуешься? Бразилия велика и терпение — добродетель, забытая на Западе. Эффективность и спешка — далеко не синонимы.
Местный журналист, случайно забежавший в канцелярию губернатора, забирает меня к себе домой. Я разделяю семейный стол, традиционную смесь из риса и черной фасоли. Мадам с трогательной прилежностью терзает свою память, стараясь блеснуть французским, почерпнутым некогда в лицее. Я у старых друзей, хотя час назад мы и не подозревали о существовании друг друга. Хозяин занимает четыре должности, как и всякий низкооплачиваемый чиновник в провинции. Доказательство ловкости! Но он осуждает систему, которая порождает значительное отставание и поспешные решения. Однако, замечает он, прогресс все-таки наблюдается, система эта исчезает и среди его друзей уже есть такие, что сносно живут при одной должности.