Болезни, изнуряющая тоска, москиты и жажда довели людей бандейры до новой вспышки гнева. Паэс Леме жестоко подавил бунт. Он повесил даже одного из своих побочных сыновей, прижитых им с индианкой (в бандейрах подобные связи процветали), который был замешан в заговоре.
Экспедиция возвратилась в Сан-Паулу с грузом драгоценных камней. Сам Паэс Леме, окончательно изможденный, умер на обратном пути.
Так штат Минас-Жераис получил свое мировое реноме края, богатого драгоценными камнями.
Эту славу он сохраняет по сию пору. В стране, где контрабанда является национальным институтом, достаточно, например, в Белу-Оризонти подняться на второй этаж безымянного дома, как маленький человечек, тоже безымянный, но с выразительным взглядом инквизитора, откроет перед вами ничем не приметные коробки из-под обуви и… перед вашими расширившимися от неожиданности глазами заискрятся сваленные в россыпь пригоршни изумрудов, аметистов, топазов… Вам остается лишь забота выбора и оплаты. И возьмут здесь лишь половину того, что взяли бы в соседней ювелирной лавке, и лишь четверть того, что это стоит в Париже…
Золото вызвало заселение части Бразилии и определило ее границы. Но ни один пахарь не появился на землях, захваченных авантюристами, ни один фермер не закрепил оккупацию территории. В присоединенных лишь формально огромных районах было по-прежнему безлюдно. Маленькие рассеянные группки населения закрепились лишь кое-где в штате Минас. А на других новых землях, вплоть до Амазонского севера, изолированные лесные деревеньки вновь утонули в первозданной тишине.
В конце XVII века Бразилия, переходя к кофе, оставалась на своей прежней линии развития: она эксплуатировала природные ресурсы девственной территории на потребу европейской торговли.
Бразилия была открыта, но не освоена. Таковой она остается и по сей день.
Вкупе с английскими негоциантами португальский двор имел максимум прибыли. Лиссабон учредил налог. Квинто, пятая часть добываемого золота и драгоценных камней, полагалось ему словно по божественному праву. Но золото, как и драгоценные камни, легко поддается эскамотажу[23] (не в этом ли корни бразильского вкуса к контрабанде?). Поэтому Португалия установила фиксированный минимум подати: 1500 килограммов золота в год. Когда квинто не достигало этого «прожиточного» минимума лиссабонского двора, следовали обыски, аресты, терpop. В порядке репрессивных мер большими налогами в Бразилии облагались прежде всего местная торговля и дорожный транзит. Когда же и это казалось для португальских колонизаторов недостаточным, фиску подвергались все жители колонии, вплоть до нищих. В действие вступала армия: обыскивался каждый дом от подвала до чердака в любой час дня и ночи, тюрьмы не вмещали арестованных. «Это могло длиться многие месяцы. И в течение всей кампании каждый бразилец постоянно рисковал потерять имущество и свободу, если не саму жизнь», — пишет в своей книге «Экономическая история Бразилии» Кайо Прадо Жуниор.
Бразильцы боролись против этого произвола. Антипортугальские заговоры следовали один за другим, но все они жестоко подавлялись. Лиссабонский двор и его слуги в Бразилии противопоставляли освободительным попыткам колонии еще более суровый режим управления и контроля. Дело дошло до того, что в Бразилии была запрещена всякая обработка золота, и все без исключения торговые связи с внешним миром она должна была вести только через Португалию. Гнет метрополии становился невыносимым.
В Бразилии между тем нелегально издают Вольтера и энциклопедистов[24], сюда доходит свежий ветер кануна 1789 года. В Минасе врач, поэт, военные, священники во главе с прапорщиком Жоакином да Силва Шавьером, слывшим немного дантистом и потому ласково прозванным в народе Тирадентисом (Зубодером), стали готовить восстание с целью установления республики.
Революционеров выдал предатель. Движение было разгромлено. Тирадентис принял на себя ответственность за действия всех участников заговора. Он был повешен 21 апреля 1792 года на площади в Рио-де-Жанейро в И часов утра…
Движение за независимость Бразилии, начавшееся в эпоху золотой лихорадки, с тех пор не прекращалось…
Ору-Прету дремлет в своих воспоминаниях. В его лучшем ресторане — столы без скатертей и ничего из напитков, помимо теплого пива. Только церкви в стиле барокко да горная школа, некогда выпускавшая хороших инженеров, напоминают о блестящем прошлом. С начала нашего века счастье перешло к Белу-Оризонти. Но Ору-Прету хранит в своем музее голову Христа. Она кричит в своей неподвижности, и это вынуждает меня сделать непредвиденный крюк.