На землях имения ничего не выращивается. Пять батраков, один из которых находится теперь с нами в машине, призваны наблюдать за 5 тысячами голов крупного рогатого скота, пасущегося в прерии. Мы едем в траве, достигающей ветрового стекла машины, или меж деревьев, ветки которых хлещут нас. Едем уже два часа, и ни одного человека! Нигде!
Остановка. Хозяин отходит в кусты. Два француза склоняются над планом зеленого рая: «Здесь можно было бы посадить… Там устроить… По норме: одна семья на десять гектаров… С тракторами… Это составило бы 2 тысячи семей, или 10 тысяч человек… В связи с животноводством можно было бы построить холодильник… Если американцы, конечно, позволят… Но их можно заинтересовать…»
Продолжаем поездку. Машина идет по берегу озера, кишащего крокодилами. Но мы их не видим. Потом опять спугиваем табун диких лошадей…
Вечер собирает нас на террасе перед лицом ночи, наполненной загадочными звуками, происхождение которых трудно определить. Обстановка располагает к признаниям, к откровенным вопросам. Каждый пытается тянуть в свою сторону. Два француза обеспокоены будущим этих девственных земель. Я пытаюсь распространить эти опасения на судьбу всей Бразилии. Это беседа-самба: два шага вправо, два шага влево…
Джентльмен-латифундист, по его признанию, обожает охоту. В имении, где изобилуют куропатки, утки, нанду, ягуары, косули, тапиры и кабаны («эти последние страшно опасны, они нападают стадом в 50 штук!»), он предпочитает охоту на крокодилов. Только на крокодилов. В дни Карнавала он якобы оказался на волосок от беды.
— Представьте, раненый и рассвирепевший кайман уже занес лапу в мою лодку!
Он говорит это смеясь.
Да, без охоты на крокодилов джентльмен просто жить не может. Из-за нее, этой странной страсти, он довел до полусумасшествия одного человека. Да еще кого — своего лучшего друга!
— Да, да, именно! — опять со смехом говорит джентльмен. — Этот мой друг — смелый тип, даже сорвиголова. Но он страдает одной врожденной слабостью — смертельно боится крокодилов. И до того он меня этим заинтриговал, что в один прекрасный вечер я пожелал взять его с собой поохотиться на кайманов.
Опять раздается сытый смех хозяина. И продолжение рассказа:
— Я, стоя на берегу, держу лодку и говорю другу: «Усаживайся!» А когда он сел, я изо всей силы оттолкнул лодку к центру озера. Так он оказался среди воды, один, без весел. В озере, кишащем кайманами! И знали бы вы, как он от страха закричал! Вот орал — прелесть! «Греби руками, — кричу ему с берега, — греби руками!» Но он не осмеливается. Боится, что кайманы откусят ему кисти. И опять орет. Забавнейше орет! Видит кайманов повсюду, особенно вокруг лодки, и орет от страха. Прелесть! Ну, я оставил его там на добрый часок. Ох и наорался же он за этот час! Потом я ему втолковывал с берега: «Пойми, кайман никогда не набрасывается первым. Никогда! За исключением лишь случая, если ты у самки забираешь детеныша. Пойми! Греби руками!» Но он не хотел мне верить. Тогда уже я вынужден был орать: «Или ты гребешь руками, или я уезжаю без тебя!» В итоге, и конечно от страха, он все-таки добрался до берега методом, который я ему советовал. Ничего, обошлось. Но (тут джентльмен вновь рассмеялся)… он хотел меня потом застрелить.
— А как тут с животноводством? — вставил вопрос тощий француз.
— С территории, равной французскому департаменту, мы отправляем ежегодно на бойни Рио 240 тысяч голов крупного рогатого скота. Своим ходом! Знаете, во что это обходится? На потере веса скотом в пути испаряется 4 тысячи тонн мяса в год, или миллиард крузейро. Вот бы построить холодильник здесь, на месте!
— За чем же дело?
— Американцы предложили ассоциироваться в этом деле с ними, но я отказался. Это союз кошки и льва. Я же предпочитаю огрызок ножки муравья целому хвосту льва. Брат мой тоже отказался от участия в этой затее. Он имеет два завода и сам руководит ими. Вот-вот он приобретет и третье предприятие. Пусть его заводы невелики, по 400–500 рабочих, но он полный их хозяин. Это очень важно!
От фразы к фразе тон нашего хозяина становится все серьезнее. Он говорит: