Джипы перебегают от одного опытного поля к другому. Вот плантация кустистых томатов. Пузатый мальчонка открывает перед нами калитку. Я вижу, как Селсе Фуртадо тайком сует ему 50 крузейро. А вот культурное пастбище, засеянное кукурузой и сладким картофелем. Третье поле — кукуруза и хлопок. Жара и влага превращают мертвый полигон в оазис плодородия. 21 культура, успешно выращиваемая до сих пор на поливе из цистерн, доказывает обоснованность проекта ирригации, гарантирует надежду. «Судена» и правительственные кредиты убивают фольклор голода. «Силами бразильцев и для бразильцев», — шепчет мне на ухо бородатый агроном.
Новый прыжок в 20 километров — и мы у колодца на ветряном двигателе, устроенного между двумя костлявыми кустами и четырьмя колючими деревьями. Скромное квадратное строение четыре на четыре метра, увенчанное металлической вышкой. На самом верху — пропеллер с десятью лопастями. Вода подается с большой глубины. Пропеллер ее высасывает, поднимает вверх, заливает в цистерну. Женщина — мрачная, злая, столь же замкнутая в себе, как и сицилийская вдова, — уже не должна совершать путешествие в 40 тернистых километров, что она делала раньше, чтобы достать воды. Этот колодезь вблизи ее дома.
Зачарованный, я смотрю, как она наполняет свой видавший виды кувшин. Заботливыми материнскими движениями лавирует она горлом кувшина, чтобы ни одна капля ценной влаги не упала мимо. Наполнив посудину и поставив ее на голову, она удаляется, ступая осторожно, будто несет ребенка.
Селсе Фуртадо говорит:
— Мы создали 60 таких колодцев, — и добавляет слова, смысл которых я понял лишь позже — И все эти колодцы — для населения.
Три джипа не возвращаются на аэродром, они идут дальше. Но в разных направлениях. Я не оставляю в покое добродушного агронома:
— Обнаружено что-либо на полигоне из полезных ископаемых?
— Во-первых, золото. Была зверская погоня за ним, длившаяся два года, было много надежд и… ничтожные результаты. Напротив, танталит, берилл, литий, рутил, в особенности вольфрам, медь, магнезит были найдены в изобилии. Все эти месторождения захвачены американцами. Они ведут здесь добычу, а добытое вывозят к себе. Конечно, немножко валюты достается и Бразилии. Но, как говорится, какие счеты могут быть между друзьями? — с иронической улыбкой заканчивает агроном.
Машины въезжают в городишко — длинный, с низкими домами. На перекрестке дремлют два такси, тоже джипы. Поселок придавлен скукой и солнцем.
Остановка. Низкая дверь, выходящая на плохо замощенную улочку. Входим. Два длинных зала, модернистское оформление которых выдержано в стиле «Галлери Барбес»[35]. Среди нищеты сертан это действует примерно так же, как пистолетный выстрел в симфоническом концерте.
В нише направо — группа дам, затянутых в корсеты, перешептывающихся, боязливых. Они перегружены драгоценностями, и я не поклялся бы, что среди их туалетов не было шедевров от Двора или Шанеля[36]. В центре зала — переполненный яствами стол, туши теленка и поросенка, разрезанные на куски. Куски эти на вертелах и плавают в соусе. Они окружены гарниром из риса, фасоли, картофеля. Словом, пир горой!
В левой стороне зала — мужчины. Над их кружком стоит гул. Они жестикулируют, держа бокалы. В центре — величественная фиолетовая сутана — американский епископ. Вот уже два месяца он патронирует эту новую епархию. Помимо епископа еще четыре колосса господствуют над группой: низкие и тяжелые лбы, огромные усы, головы без шей на торсах борцов, жесткие складки у губ, выражение лиц властное, суровое. Это четыре брата, хозяева района, — фазендейрос. Один — депутат в Бразилии, другой — депутат в правительстве штата, третий — мэр этого города. В их руках весь край. Епископ, поприветствовав министра, покидает собрание. Это сигнал к более свободному ходу вечера. Четыре верзилы окружают Селсе Фуртадо и уже не выпускают его из своего железного кольца.
Каждому из нас женщины подносят фарфоровую тарелку и серебряный прибор. Мы вертимся вокруг теленка и поросенка, риса и фасоли, ковыряем понемногу там-сям. От другого конца стола на нас, предшествуемый парой братьев, идет Селсе Фуртадо, другая пара неотступно следует за ним. На момент мы оказываемся рядом. Фуртадо шепчет: «Вам хватит на завтрак пятнадцати минут?» Раздавленный жарой, задушенный солнцем, с глазами, обожженными слишком ярким светом, я не могу сразу понять, о чем речь. Однако ощутимая в самой атмосфере какая-то натянутость, род электризации, побуждает меня ответить со всей определенностью: «Да, вполне!»