Защищенная мощным поясом девственных лесов, республика жила и развивалась. В 1643 году ее столица Макако насчитывала 8 тысяч граждан и 2 тысячи жилищ. Вокруг столицы располагались деревни. Выращивали сахарный тростник, маниок, занимались скотоводством. Одни специализировались в изготовлении пальмового масла, рыболовстве и охоте, другие делали плуги и колеса, сомбреро и горшки. Здешние горшки походили на вазы. В порядке торговли республика обменивала пищевые продукты и хозяйственные предметы на огнестрельное оружие и ткани в периферийных поселениях белой колонизации.
Могли ли короли сахара долго терпеть этот постоянный соблазн к бегству других невольников? Этот постоянный призыв к свободе?
Военные экспедиции, хотя и безуспешные, против республики следовали одна за другой. С 1677 года белые колонизаторы начали рассматривать ее осаду как первостепенную задачу, ибо, кроме всего прочего, считали ее центром самых плодородных земель. Последняя осада, в 1695 году, закончилась се разгромом. Войска белых натолкнулись на неприступную крепость. Степы из толстых бревен были усилены редутами и бастионами, защищенными в свою очередь рвами. Но осаждавшие применили мощную артиллерию…
То, что было потом, никто не осмелился описать. Но Зумби остался свободен — он покончил с собой… Годом ранее был основан Английский банк, а Людовик XIV развлекался в Версале…
Уничтожение республики не прекратило бегства невольников. Наоборот, их борьба за свободу приобрела еще более упорный характер. Рабы стали восставать прямо на плантациях. В Баии крупные восстания негров произошли в 1807, 1809, 1813, 1816, 1826, 1827, 1830 и в 1835 годах. Восстания были организованными — с предварительно разработанными планами, точно намеченной целью: взятие власти. Шеф полиции Баии с объективностью высокопоставленного чиновника, который руководит расправой, но сам лично не казнит, подчеркивает в своем донесении, что все мятежники умели читать и писать. «Нельзя отрицать, — писал он также, — что восстание имело политические цели, поскольку не наблюдалось ни воровства, ни других бесчинств».
В 1839 году могучее восстание рабов потрясает Мараньян. Но, едва приподнятая, крышка вновь опускалась. Никто и никогда не узнает ни имен героев этой борьбы, ни числа обрезанных сухожилий за одно подозрение в намерении к побегу, ни количества разбитых черепов за якобы косые взгляды.
Монумент павшим в рабстве навсегда останется анонимным. В конце концов ведь они погибли или просто за сахар, или просто за хлопок, или просто за кофе…
В качестве эпитафии может служить лишь одна фраза из проповеди отца Антонио Виэйры, некогда обращенной им к невольникам:
«Нет ни труда, ни образа жизни, которые столь близко напоминали бы распятие и страдания Христа, чем ваш труд, ваша жизнь…»
Глава IX
БАИЯ, ИЛИ КОНЬ БОГОВ
Кандомбле… Это не имеет ничего общего с истерией или спиритизмом. Это — вера.
Солнце уходит за горизонт, и тропическая ночь наступает сразу. Она как бы сваливается на землю, тяжелая от липкой влажности. Пальмы слились с темнотой. Залив Тодус-ус-Сантус лишь горячий вздох о минувшем дне…
Еду в такси. Машина трясется, чихает, гремит всеми дверцами. Мотор задыхается от напряжения на каждом подъеме и глохнет при каждом спуске. Да, я уже далеко от освещенных и асфальтированных улиц центра, от пышных торговок Баии[44], предлагающих со своих противней все, что может жариться на растительном масле и в пряностях.
С холма на холм, с мостовой на грунтовую дорогу… Мы углубляемся в мрак, в черные кварталы. Где-то там, на окраине, в преисподней запутанных и глухих улочек сегодня вечером, напоминая о богах Африки, состоится религиозная церемония кандомбле.
Машина резко останавливается. Миг полной тишины. Потом начинаю различать звуки, исходящие от близко расположенных лачуг — черных в черном окружении густой ночи. Вот мелькает огненная точка сигареты — кто-то идет. И вдруг — низкий звук барабана. Воздух наполняется глухим резонансом плотского трепета. Меня пронизывает дрожь. Могучий, суровый, торжественный призыв нарастает, овладевает окрестностью. Это медленный набат, сигнал к молитве, обещание встречи с далекими богами. Ночь оживает.