Большой зал со столбом в центре. По трем сторонам — скамьи и стулья, четвертая занята барабанами разной величины. Около сотни собравшихся, в большинстве женщины. Одни черные, словно кофе, другие молочно-бледные. Люди стоят или сидят на корточках. По стенам — изображения Христа, девы Марии, гирлянды из цветной бумаги, венки из цветов, связки древесных листьев и ветвей. Простота хлева, опрятность церкви, духота парильной…
Бьют барабаны, медленно, глухо. В центре зала — хоровод из 12 молодых женщин, одетых в белое: длинные платья, кружевные корсажи. Глаза у женщин полузакрыты. Танцуют, двигаясь одна позади другой, по бесконечному кругу, покачивая головами. Это так называемые дочери святых. Их уже посетили, по меньшей мере один раз, боги, прибывающие из Африки.
На груди у каждой из 12 танцующих женщин поблескивает колье из фальшивого жемчуга, окрашенного в красное и белое, в черное и белое или в однотонно светлый цвет. Значит, Ксанго, Омулу или Иеманжа уже обладали своими невестами, и эти колье связывают их с богами навечно.
Роль священника исполняет Мать святых. Она полновластная распорядительница церемонии. Время от времени Мать запевает песню на диалекте наго. Ритм песни скандируют барабаны, теперь ставшие неистовыми, и все присутствующие подхватывают мелодию. Дочери святых продолжают вести свой хоровод, но уже другим шагом, с другими телодвижениями и плавными поворотами рук. Время от времени одна отделяется от круга, мягко касается рукой барабана, стоявшего на земле, затем касается той же рукой своих губ и вновь включается в круг. Или вдруг какая-то из девушек падает перед Матерью святых на землю. Мать осторожно поднимает ее, идет с ней под руку и снова включает ее в бесконечный круг.
Затем все останавливается — и барабаны и танцы. Мать святых осторожно отирает лица танцовщиц, с которых, как и со всех присутствующих, и с меня в том числе, пот струится ручьями.
Потом барабаны начинают снова бить еще более неистово. Мать святых трясет агого — железным колокольчиком с высоким звуком — и начинает пение — то пронзительное, то басовитое. Дочери святых, полностью закрыв глаза, кружатся все тяжелее; их головы безвольно склоняются. Этот непередаваемый ритуал длится свыше трех часов. Атмосфера напрягается постепенно.
В одну из пауз я ускользаю на чистый воздух, чтобы ополоснуться прохладой.
Барабаны возобновляют свой ритм. Я остаюсь на улице. Хожу взад и вперед в кромешной тьме. Сигарета для успокоения нервов и глубокие вдохи для нормализации пульса. Барабаны неистовствуют, но я утопаю в черной ночи, как в глубокой воде, и в течение 20 минут упиваюсь одиночеством, невнятными запахами и свежестью. Вновь обретя равновесие, возвращаюсь в зал.
Хоровод застыл на месте, одна девушка вышла из него. Ее голова туго откинута назад. Лицо выражает страдание, губы стиснуты, кулаки сжаты до дрожи, все тело, словно натянутая струна. Она кружится, кружится вокруг себя, бьет по воздуху своими конвульсирующими руками. Потом внезапно расслабляется и опускается, почти падает на руки Матери святых. Через мгновение девушка столь же внезапно, в страстном порыве снова бросается в свой танец, кружится в ритме безумствующих барабанов. Вокруг все повторяют руками движения ее рук — молча, с остановившимися глазами. Девушка вращается, вращается, вращается все быстрее… и вдруг падает всем телом на землю, опустошенная, неподвижная, угасшая. Но через мгновение она опять загорается, изгибается кольцом, соединив над спиной голову и пятки, и дрожит в этом положении всем телом… Тут Мать святых приближается к ней, опускается около нее на колени, гладит ее затылок, что-то шепчет ей на ухо, поднимает ее и уводит в соседнюю комнату…
Транс девушки означал, что «бог воплотился в своем коне».
Боги Африки — Омулу, Ксанго или Иеманжа, чтобы совершить путешествие за океан, должны быть призваны своими далекими подданными. Мало того, они должны здесь непрерывно перевоплощаться, должны быть всегда носимы здесь кем-то, мужчиной или женщиной. Тот, кто вызвал бога с помощью барабанов и кто его носит в себе, в состоянии транса, в течение лишь нескольких коротких минут, тот на эти минуты становится конем богов. В этот-то момент Мать святых и успокаивает его, поглаживая ему голову, говоря ему что-то на ухо…
Ничего эротического, сексуального или порочного, ничего извращенного или нечистого нет в этой вере, которая пережила рабство и четыре столетия запрета. Сила? Да! Но также и реванш. Вера? Да! Но во что? В возможность носить в себе бога, быть его конем… Пусть один раз в жизни, но ощущать в себе могущество человека, способного подпереть собой небо!