Капитан, не желая вступать в единоборство с главным течением, свернул в один из многочисленных рукавов, что расслаивают реку-море, повторяют ее и несут рядом куски оторванных от земли островов; илистые воды, коричневые или желтоватые в заходящем солнце, баюкают куски прерий, колонны стволов или отдельные деревья, которые катер тщательно обходит, шарахаясь от одного берега к другому и стараясь при этом не попадать в течение.
И по-прежнему невозмутимо, монотонно, раздражающе — все тот же зеленый занавес леса и сеть воды. Иногда рукав разветвляется на три потока или образует озеро, а берега расходятся так широко, что исчезают из виду, в другом протоке нас схватывает стремительное течение и мчит меж двух неприступных барьеров. Как капитан обходится без Ариадны в этом лабиринте?
Но вот возникает травяная крыша, затем вторая, третья, наконец, четвертая на одном километре. Через десять километров еще три. А то вдруг — домик метрах в двухстах от воды посреди очищенного от леса клочка земли. Все хижины на сваях, все покрыты пальмовыми листьями, близнецы плавучих бараков Манауса, все того же линялого желтого цвета, но окружены то банановой рощицей, то полянкой джута или делянкой маниоки, бобов и кукурузы на мизерном, отвоеванном у леса участочке.
Навстречу пыхтит задыхающийся катерок с крытой палубой: «бакалейщик». Он везет сахар и соль, кофе и спички, чтобы обменять их на джут, бананы и латекс, если человек собирает сок гевеи. Раз в два месяца — праздник.
Заслышав хриплый стук двух наших моторов, на берег высыпают ребята и, предварительно вытащив утлую лодку, стоящую против каждого свайного домика, долго смотрят, голые и недвижные, как мы удаляемся.
В отверстиях, служащих окнами, показываются мужчины и женщины. Сегодня воскресенье: как и у горожан, у них отдых.
С палубы я делаю им знаки, дружески машу рукой. Никто не отвечает, а женщины тут же демонстративно скрываются в глубине. За спиной посмеивается экипаж. Какой неписаный закон нарушил я? Неужели взмах руки здесь считается вызовом? Я понял это, когда одинокая женщина, стоящая на берегу, отвечает мне. И убеждаюсь, когда мужчина, вышедший взять из воды лодку, оборачивается при моем приветствии к стоящей позади жене. Я прекращаю. Что за мучительная ревность снедает этих людей? Или, как во времена пионеров Дальнего Запада, женщина настолько редка в этих пустых местах, что ее кавалер так болезненно ревнив?
Отчеты гласят, что семь из десяти беременных женщин на этих берегах умирают при родах.
В Амазонии, не считая Манауса, на 1 584 230 квадратных километров, то есть на три Франции, 8 врачей, один на 800 тысяч жителей, и 34 койки для рожениц в частных больницах.
Разлив начинается через два месяца после конца сезона дождей. Притоки и Амазонка вздуваются, поднимаются на 15–20 метров, лижут сваи, штурмуют хижины, отгрызают куски берегов, съедают поля, затем скот, а бывает, что и людей, если они не успеют убежать или не выдержат сваи. Некоторые оказываются отрезанными на своих шатких платформах по шесть недель, другие уходят вглубь до сорока километров. От пятнадцати кур остается пять. Затем Тапажос, Мадейра, Рио-Негро возвращаются в свои русла, Амазонка сжимается, отдает назад поглощенные земли; семьи и скот возвращаются на залитые водой поля, покрытые жирными наносами, прелыми листьями, гнилой древесиной, трупами животных, которые начинают разлагаться под солнцем, рождают мошкару, червей. Мужчин, женщин и детей изнуряют паразиты, микозы, малярия, проказа, желтая лихорадка, тиф и язвы, нагноения и фистулы, названий которых не сыскать ни в одном медицинском словаре Европы. В Коакуалинья на 83 жителя 83 случая болотной лихорадки. И это у людей, ослабленных хроническим голодом…
Бывает, что, устав от регулярных подъемов реки, от этого ежегодного опустошения, семья не возвращается на место, а оседает в Манаусе, также на воде. Или перебирается в какое-нибудь селение, разнося привезенную с собой проказу. Отец нанимается на поденку, сыновья спускаются по Пресному морю, бродят по Белену, едут на северо-восток в Ресифи, попадают в Кокуе, добираются даже до Рио и множат фавеллы. Амазония теряет свои рабочие руки: в Тефе 5308 человек, 15 женщин на одного мужчину. Никакой специальности, они не умеют даже читать: 82 процента детей в Амазонии не ходят в школу. В Аталайе есть школа, но нет доски — учительница царапает что-то на двери, нет ни скамеек, ни парт — детишки пишут, лежа на земле.