– Тут у меня очередной племянник собрался к вам поступать.
Таня даже не соотнеслась с моими желаниями. Перед ней сидел восемнадцатилетний оттопырыш, жующий сопли по ходу пьесы, не предвещающей ничего хорошего после того, как опустится занавес. Если бы меня не поставили перед фактом, я бы и дальше увязал в абитуриентской топи, пока б не провалил все экзамены.
– У них есть военная кафедра, – резюмировала она свой телефонный диалог с неведомым мне деканом. – Выпустишься, станешь начальником телефонной станции – не так уж плохо. Приедешь на экзамен по математике (назвала дату).
Если к Тане я шел в горку, то от нее с горки катился. Возле выхода из станции метро «Владимирская» на асфальте промеж ребер люка глаз еле различил абрис чего-то круглого. Есть такой старый анекдот, как мужик просыпается после запоя на полу в собственной квартире, где из мебели остались лишь шкаф да табуретка – остальное пропито. Пребывая в подавленном состоянии неопохмелившегося алкоголика, он достает веревку, встает на табурет, делает петлю и закидывает веревку на крюк, некогда служивший зацепом для люстры. И тут обнаруживает на шкафу стакан с недопитой водкой и сытный хабарик. Слезает с табуретки, выпивает водку, закуривает хабарик.
– А жизнь-то налаживается!
Шарик вновь коснулся пальцев. Уличная грязь стекла на ладонь, заляпав биссектрису линии судьбы. В институт я почти поступил.
– А жизнь-то налаживается!
Старание быть честным заставило слегка выпятить грудь и предпринять подготовку к вступительным тестам. Попытался что-то вспомнить из математики, нашпаргалил подпольных листовок размером со спичечный коробок. Посетил предварительную консультацию, после которой стало понятно, что ось икс предстоящей учебы не пересекается с осью игрек моих эспэтэушных знаний.
На экзамене старательно пытался извлечь из мозга интегралы, чтоб они проступили, как проступает из-под кожи вена на сгибе локтя посредством сгибания и разгибания кулака. Но как участник героиновых битв не в состоянии обнаружить у себя на руке хоть один синий проблеск кровяной жилы, так и я не выудил из головы ни одной формулы для пяти заданных задач.
Через несколько дней позвонила Таня, сказала, чтобы я срочно связался с деканом. Я связался. Было велено безотлагательно приехать в главный корпус «Бонча». В маленькой комнатке, выходящей окнами на Мойку, декан изъял из макулатурной стопки мою работу, порвал ее и выкинул бумажные ошметки в ведро.
– Сиди здесь.
Он вышел, оставив меня в полном, так сказать, недоумении. Через пять минут в комнату вошел один из тех преподавателей, что контролировали нас во время экзаменов на предмет списывания.
– Ваша работа, молодой человек, меня немало удивила.
С брезгливостью чистоплюя, дающего подаяние запаршивевшему циганенку, он положил на стол два листа – один чистый, другой исписанный математическими криптограммами.
– Здесь правильные варианты, все пять штук. Напишите четыре, не наглейте.
Написал четыре. Не наглел. После чего пришел декан, взял лист с моими ответами и унес с собой.
На экзамене по физике я не пытался корчить из себя юного Эйнштейна – просто оставлял пропуски там, где не врубался в суть проблемы. На следующий день в той же самой комнатке, где мне завизировали баллы за более чем скудные знания одного из самых важных в техническом вузе предметов, я вписал в пробелы недостающую информацию.
Сочинение написал сам, набрав десять баллов из десяти, убедившись окончательно, что стезя гуманитария была бы предпочтительней. Но менять что-либо было уже поздно.
Отрезок третий
«В последнее время в ряде газет и журналов появились весьма разноречивые материалы по культуризму. И хотя ясно, что культуризм – это чуждое нам явление буржуазной культуры некоторые авторы пытаются найти в методике наращивания мускулатуры и в конкурсах красоты нечто рациональное. Более того, даже предлагают использовать это в практике нашего массового физкультурного движения. Мне приходилось не раз беседовать с молодыми людьми, увлеченными идеей использования физических упражнений для улучшения телосложения. Эти люди полагают, что нужно прежде всего обратиться к опыту культуризма (с ним у них знакомство через десятые руки – прочитали пару статей в наших журналах). Они рассуждают примерно так: конечно, в западных странах культуризм идет по неверному пути, на нем сказывается буржуазное влияние, очень многое в культуризме плохо и нам не годится. Но почему бы не отбросить все то, что в культуризме нам идеологически чуждо и взять из него, так сказать, рациональное зерно, создав наш, советский культуризм. Некоторые дипломатично предлагают: можно и назвать как-нибудь иначе, дескать, дело не в названии»
(«Советский Спорт», 23 марта 1963. Статья «Нам чужд культуризм». Автор В. Зациорский кандидат педагогических наук, мастер спорта).
Институт не дал знаний. Он дал нечто другое, в тот момент более ценное. Смена обстановки явилась лучшим подспорьем для смены образа жизни. Институт стал для меня спортом. В этом заключался мой личный опыт высшего образования.
Поскольку я жил недалеко от проспекта Большевиков, то известие о том, что первые два года придется учиться на соседней станции метро, стало подарком к началу студенческого существования. Возле улицы, названной в честь любовника Коллонтай, был выстроен филиал «Бонча», дом-корабль непонятного цвета. Это северо-восточная окраина Питера. С одной стороны улицы Дыбенко торчат железобетонные свидетельства цивилизации, с другой начинается лес, и если идти по нему долго-долго, то выйдешь не к Африке, как следует из песенки менструационной шапочки, а к Мурманску. Вход в Бонч со стороны Мурманска. Архитекторская ли это новация, поставить избушку к народу задом, к лесу передом, или обыкновенное русское распиздяйство – спросить лучше у автора проекта.
В военкомат я шел с опаской. Как-никак почти полгода пробегал.
– В Бонч, значит, поступил? – встретил меня в окошке старый хрен, хромающий на одну ногу, мечта которого, чтоб все строем ходили. – Ничего, у меня там в военном столе старый кореш работает, мы тебя быстро оприходуем. Вылетишь на первом же семестре, так что еще увидимся.
Давай, папаша, блефуй дальше. Ногу тебе танком отдавило, или по пьяни с лестницы сверзился?
До первой сессии я жил в полном неведении, что поступил не на тот факультет, на который метил изначально (название кафедры ни о чем мне не говорило). Мы представляли собой экспериментальный поток будущих бакалавров. Никто понятия не имел, что такое бакалавр в русской интерпретации, включая многих преподавателей. Учиться предстояло четыре года. Весь учебный процесс свелся к утрамбовыванию знаний, которые следует вдалбливать в студенческие головы в течение пяти лет. Галопом по Европе, где бакалавриат и магистратура древнее города Питера. Профессора относились к нам как к второсортным ученикам. Мне это было только на руку. Карьерный рост в области радиосвязи, радиовещания и телевидения (так назывался факультет) меня не интересовал. Покажите Павлику транзистор и резистор, и Павлик не угадает, что из них что.
Здоровенное здание Бонча с огромными холлами, по которым можно было рассекать на велосипеде (чем я впоследствии и занимался) приняло очередных соискателей на звание «Человек с в.о.» Некоторые мои одногруппники раскуривали косяк на пятерых, пытаясь словить положенный в таких случаях легкий приход в виде смехопанорамы. Операция производилась с восторгом неофитов, познающих прелести нового учения о кайфе жизни. Большинство из них пыталось законспирировать свою неосведомленность в вопросах, связанных с методами одурманивания сознания. Вырвавшись из-под родительского крыла, вкушая блага, последовавшие за актом освобождения, они задавали вопрос: