14 марта в Москве открылся съезд Советов, где должны были ратифицировать Брестский мирный договор. Как и Седьмой партийный съезд, он не был представительным и получил название «чрезвычайного». На съезде Советов присутствовало 1172 делегата, в том числе 814 большевиков и 238 левых эсеров. Впервые и специально для делегатов съезда в количестве 1000 экземпляров был отпечатан текст Брест-Литовского мирного договора. При итоговом голосовании договор был ратифицирован большинством в 784 голоса против 261 при 115 воздержавшихся29.
Следствием этого голосования, однако, явился выход левых эсеров из правительства с правом публичной критики Брестского мира. Тогда же левыми эсерами был поднят вопрос о создании совместно с левыми коммунистами оппозиционной Ленину партии, и даже предлагалось «арестовать Совет народных комиссаров» во главе с Лениным, объявить войну Германии, немедленно после этого освободить арестованных членов СНК и сформировать новое правительство из сторонников революционной войны. Сами левые коммунисты позднее рассказывали о тех днях:
По вопросу о Брестском мире, как известно, одно время положение в ЦК партии было таково, что противники Брестского мира имели в ЦК большинство […] Во время заседания ЦИК, происходившего в Таврическом дворце, когда Ленин делал доклад о Бресте, к Пятакову и Бухарину во время речи Ленина подошел левый эсер Камков [и] […] полушутя сказал: «Ну что же вы будете делать, если получите в партии большинство? Ведь Ленин уйдет, и тогда нам с вами придется составлять новый Совнарком. Я думаю, что председателем Совнаркома мы выберем тогда тов. Пятакова» […] Уже после заключения Брестского мира […] тов. Радек зашел к […] [левому эсеру] Прошьяну для отправки по радио какой-то резолюции левых коммунистов. Прошьян смеясь сказал тов. Радеку: «Все вы резолюции пишете. Не проще было бы арестовать на сутки Ленина, объявить войну немцам и после этого снова единодушно избрать тов. Ленина председателем Совнаркома». Прошьян тогда говорил, что, разумеется, Ленин как революционер, будучи поставлен в необходимость защищаться от наступающих немцев, всячески ругая нас и вас (вас — левых коммунистов), тем не менее лучше кого бы то ни было поведет оборонительную войну […] Любопытно отметить, что […] когда после смерти Прошьяна тов. Ленин писал о последнем некролог, тов. Радек рассказывал об этом случае тов. Ленину, и последний хохотал по поводу такого «плана»30.
Но это Ленин после смерти Прошьяна «хохотал» (если Радек не обманывает), во второй половине декабря 1918 года31. Весной и летом 1918 года Ленин, безусловно, опасался, что левые эсеры и левые коммунисты попробуют сформировать свою новую партию и выступят против него и политики Совнаркома.
Чем дольше длилась «передышка», тем очевиднее становились просчеты Ленина. Брестский мир остался бумажной декларацией. Ни одна из сторон не смотрела на него как на выполнимый и окончательный. Главным провалом в планах Ленина было то, что Брестский мир оказался безоговорочной капитуляцией в неограниченных пределах. Чем ближе к демаркационной линии (или к районам интервенции), тем очевиднее становилось, что подписанный Лениным договор был только началом всех проблем, связанных с вопросами войны и мира. Это относилось прежде всего к районам, отданным под турецкую и германскую оккупацию. В Закавказье Ленин уступил не три закавказских округа — Каре, Батум и Ардаган, а все Закавказье. Под германскую оккупацию была отдана Украина, где вот-вот должна была утвердиться советская власть. Под давлением Ленина ЦК согласился обменяться послами с «империалистической Германией».
Сегодня шаг этот не кажется из ряда вон выходящим. Но в апреле 1918 года, когда германская революция могла разразиться в любой момент, официальное признание советским правительством «гогенцоллернов», никак не оправдываемое необходимостью сохранения ленинской «передышки», с точки зрения интересов германской (и мировой) революции было уже не просто ошибкой: это было преступление.
Немцы назначили послом в РСФСР графа Мирбаха, уже проведшего ранее в Петрограде несколько недель, а потому знакомого в общих чертах с ситуацией. Мирбах прибыл в Москву 23 апреля. Посольство разместилось в двухэтажном особняке, принадлежавшем вдове сахарозаводчика и коллежского советника фон Берга (ныне улица Веснина, дом № 5). Приезд посла совпал по времени с переворотом в Украине32, занятием германскими войсками Финляндии, планомерным (пусть и постепенным) продвижением немецких войск восточнее линии, очерченной Брестским соглашением.