— Так я войду? — улыбаясь еще шире, спросила я, на что старик лишь махнул рукой, вернувшись к чтению. Присев на стул, я принялась покорно ждать, ибо отрывать директора от книги дело зряшное и неблагодарное, чего доброго еще язвить начнет, а в этом старику поистине нет равных.
Взглянув на Анатолия Ивановича, я в очередной раз поразилась капризу природы, подарившему миру этого человека. Добрая, чуткая и сострадательная душа была заточена в весьма неприглядную упаковку, некоторые считали ее даже отталкивающей. Более всего старику подходило сравнение с гномом, и из-за весьма невысокого роста, и из-за объемной фигуры, да и окладистая борода лишь усиливала первое впечатление. Добавить ко всему нос картошкой и сморщенное личико и вот перед вами выходец из детской сказки.
— Воспитывать тебя надо, Ариша, воспитывать, — горестное замечание директора оторвало меня от размышлений.
— Так ведь некому, — развела я руками, притворно при этом вздохнув.
— Некому, говоришь? — хитро сощурившись, сказал он, а потом добавил: — Найдем…
— Нет, не надо… — холодея, пискнула я.
— И не совестно тебе, тетеха? — хохотнул он, озорно поблескивая маленькими глазками.
Нет, очередной лекции на тему «Любовь, и как ее поймать» я не переживу. С самого первого дня моей работы в музее вредный старикан загорелся идеей непременно меня женить. Сопротивлялась я стойко, порой прощаясь не только со свободой, но и с жизнью. Чего только не предпринимал Анатолий Иванович: подсылал ко мне потенциальных ухажеров, регистрировал меня в брачных агентствах, однажды даже завязал переписку с одним из «претендентов», но был вовремя раскрыт и жестоко наказан моим гробовым молчанием на целую неделю. С тех пор малейший намек на мою несостоявшуюся личную жизнь воспринимался как сигнал воздушной тревоги, тут же хотелось залезть под стол.
— Откуда только взялась на мою голову… — буркнул директор, уткнувшись в книгу. — Ничего, я тебе такого ухажера найду, что и не в сказке сказать…
— … ни пером описать, — хохотнула я, оставляя этот раунд за собой.
— Хохочи, хохочи… — взглянув на меня так, что по телу мурашки проскакали, ухмыльнулся старик. Мне стало ой как не по себе, но тему разговора Анатолий Иванович уже сменил, возобновив наш давний спор по поводу нового дизайна «Зала Средневековья».
Устало прислонившись к дверному косяку, я прикрыла глаза, тихо радуясь возвращению домой. Совмещая должность смотрителя музея с работой и гида, и уборщицы, я необыкновенно выматывалась за день, потому особенно ценила вечера, проводимые в одиночестве. Боясь признаться самой себе в том, что директор прав, и моя жизнь ни на что не годится, я, стиснув зубы, и выдавив пластмассовую улыбку, нарочито громко напевала дурацкий мотивчик.
Руки тряслись от усталости, разозлившись на себя за это, я с силой грохнула чайник на плиту, впрочем, тут же устыдившись собственной несдержанности. Заварив крепкий чай, я направилась в единственную комнату своей крошечной квартиры. Сии апартаменты достались мне по наследству от двоюродной бабки, которую я и в глаза-то не видела (подозреваю — она меня тоже). Именно благодаря свалившейся невесть откуда родственнице, я и обосновалась в этом небольшом городке, наивно веря в то, что именно здесь и ждут меня те перемены, на которые я так надеялась большую часть сознательной жизни. Чуда, как и следовало ожидать, не произошло, перемены, конечно были, но отнюдь не те, о которых я грезила. Слоняясь долгое время без дела — как оказалось, с трудоустройством в городе было не все гладко — я кляла себя за наивность.
Спасением стал Анатолий Иванович, взявший меня под свою опеку. Что именно он углядел во мне — загадка, но рад моему появлению был безмерно. Так моя размеренная жизнь приобрела еще более глубокий оттенок серого. Старик не давал мне скучать, то загружая работой, то споря по пустякам, но иногда я все же ловила на себе его сочувственный взгляд. Директор всячески пытался мне помочь, но вскоре плюнул на это неблагодарное дело, мол, если уж я руки опустила, то ему уж подавно делать здесь нечего. Смирившись с собственной несостоятельностью, я ежедневно вставала на работу, с работы возвращалась, о работе думала, заставляя себя верить, что это и есть счастье.
Устало опустившись в надсадно скрипнувшее кресло, я без особого энтузиазма открыла, позаимствованную у Анатолия Ивановича, книгу «О быте и нравах народов Азии». Полистав некоторое время страницы, я со вздохом захлопнула пособие, в очередной раз признав, что жутко несобранна и ветрена. Еще сутра я так заинтересовалась этой книгой, и вот теперь потеряла к ней всякий интерес. Надо будет подержать у себя ее подольше, дабы старик не заподозрил, что я едва пролистнула несколько страниц.