— Поднатужимся, ваше превосходительство, чаю, не позабыли пушкари, как у Кольберга пруссаков отчитали.
На поверку вышло несколько иначе.
В разгар кампании под Красной Горкой у Гаривал-дая маневрировали и стреляли корабли эскадры по фальшивому городку на берегу под командой Мордвинова. Стрельба получилась неудачная — почти все бомбы летели мимо цели, ложились то направо, то налево от нее. Это было и немудрено. Мордвинов рассчитывал ограничиться показной стороной, а Екатерина упрямо желала увидеть попадание в цель прямо на берегу. Откуда было ей знать, что для правильной стрельбы кораблям необходимо занять устойчивое положение, стать на шпринг, то бишь на два якорных каната, с носа и кормы, а для этого требуются большие усилия и многочасовая работа экипажа и гребных судов. А так корабли стояли просто на якорях, их то и дело под действием ветра и волн крутило из стороны в сторону, где Уж здесь попасть в цель.
Как на грех, прямо по курсу императорской яхты Два фрегата из-за резкой перемены ветра сцепились бушпритами и долго не могли разойтись.
Раздраженно помахав веером, Екатерина повернулась к Чернышеву:
— Однако, граф, похоже, у вас в излишестве кораблей и людей, но нет ни флота, ни моряков…
Сказано это было по-русски и довольно громко. Екатерина явно хотела, чтобы ее услышали Мордвинов, Спиридов и другие моряки.
— Ваше величество, вы, как всегда, верно оцениваете ситуацию, — ответил Чернышев, по привычке склонившись в поклоне.
В последнее время императрица проявляла к покладистому наставнику Павла все большее уважение, но не могла добиться от него сокровенных сведений о настрое сына…
Сейчас Екатерина явно расположилась продолжать начатый разговор с моряками.
— Все же господа адмиралы прояснят, быть может, для несведущей дамы сии экзерциции. — И она повела веером в сторону фрегатов, которые в трех кабельтовых от яхты никак не могли разойтись.
Мордвинов, покраснев, беспомощно улыбнулся. Спиридов с подзорной трубой в руках повернулся к императрице, почтительно проговорил:
— Ваше величество… Екатерина разрешающе кивнула.
— Сии экзерциции не диковинка нынче на флоте. Не потрудитесь ли взглянуть на корабли, ваше величество? — Спиридов протянул Екатерине зрительную трубу. — На верхней палубе служители управляются со снастями, их вчетверо меньше положенного, а резвости не видать от худого их корма. Канониры не обучены, накануне из солдат взяты, своих нехватка…
Екатерина внимательно рассматривала фрегаты.
…Командир фрегата «Ульрика», стоя на палубе, чертыхался, да еще каким слогом! Надо же оконфузиться, перед самым носом императорской яхты сцепился бушпритами с «Натальей»! Оттуда тоже неслись непечатные громкие излияния его друга, командира Василия Лупандина. А все нехватка служителей. Добро, в помощь он недавно принял команду гардемарин, но это еще зелень. И ветер, как назло, враз переменился… Правда, вон на утлегаре10 ловко орудуют двое с топорами, особенно сноровист тот белобрысый, рослый капрал, Ушаков, кажется… Командир не выдержал, поднял рупор:
— Ушаков, штаги руби! Бом-штаги! — крикнул он белобрысому.
Тот, не оборачиваясь, кивнул головой. Затрещал сломанный бом-утлегарь. Белобрысый капрал встрево-женно обернулся, стоя на нижнем штаге, обхватив одной рукой утлегарь, его друг и однокашник Пустош-кин рубил отломленный брус.
— Пашка, держись! — успел крикнуть Ушаков.
Трехметровый утлегарь, освобожденный от снастей, полетел в воду. «Ульрика» нехотя отошла от «Натальи», уваливаясь под ветер.
— Молодцом Ушаков, — проговорил Лупандин стоявшему рядом мичману.
— Добрый моряк, — отозвался, ухмыльнувшись, мичман, — матросы у него стараются не подкачать. Помню Федора по корпусу. Одно не возьму в толк, с причудами он. На берег, что в корпусе, что нынче, не сходит. Девок чурается. А на баке, после ужина, вечерами тешит матросов, играючи на флейте. Он в корпусе в оркестре к сему пристрастился.
Лупандин, подняв брови, развел руками.
— Каждому свое…
Спиридов облегченно вздохнул: «Слава Богу, обошлось одним бревнышком».
«Однако этот Спиридов храбрец не только в атаке. Он в самом деле не робок», — тем временем размышляла Екатерина. Помнила его отвагу при взятии Кольберга. Тогда же она одним из первых своих указов в заслуги отца произвела малолетних сыновей Спиридова в мичманы. Императрица перевела взгляд и вопросительно посмотрела на Мордвинова.
— Ежели вашему величеству угодно, вице-адмирал Спиридов повторяет наши мысли, изложенные Адмиралтейств-коллегией тому два года…
— И какие же те мысли?
— Имея о высших и нижних офицерах попечение, ваше величество, справедливо распространить оное и на матросов.
Екатерина сдвинула брови, но Мордвинов, будто не замечая, продолжал:
— Не теряются ли люди от излишнего изнурения или по другим причинам? Принять бы противу того на дежные меры, чтобы матросы, да и все нижние служители, каждый в своем деле сведущи были…
Екатерина резко выпрямилась, сложив веер, повернулась к Чернышеву:
— Надобно, граф, то перепроверить. Не лишнее ли наговорили моряки. На том закончим, пора возвращаться…
В сопровождении Чернышева и Григория Орлова она прошла мимо склонившихся в поклоне адмиралов.
— Ну, заварили мы кашу, — поежился Мордвинов, вытирая пот с лица. — Разгневается государыня. Так и в немилость попасть недолго.
— Семь бед, один ответ, Семен Иванович. Пришла пора кончать с лиходейством, — твердо ответил Спиридов. — Не для потехи придворных эти зрелища учиняем. Отечество не простит, ежели смолчим.
Екатерина все же осталась недовольна увиденным и излила свою досаду Чернышеву, когда императорская яхта отошла от борта флагмана.
— Все выставленное на смотре, Иван Григорьевич, из рук вон плохо. Надобно сознаться, что корабли походят на флот, выходящий каждый год из Голландии для ловли сельдей, а не на военный…
Не боясь гнева и немилости императрицы, Григорий Спиридов высказал то, что десятилетиями копилось в сознании моряков-патриотов. И Екатерина нутром поняла правоту моряков, стоявших грудью за честь флота. Перемены к лучшему, хотя и медленно, но верно стали входить в жизнь флота.
Спиридов вскоре получил повышение, был награжден орденом «Святой Анны», а в следующую кампанию 1767 года держал флаг на «Святом Евстафии», командуя флотом на Балтийском море.
Спиридов, направляясь к новому месту службы, сдавал свою прежнюю должность давнему приятелю и сослуживцу, капитану 1-го ранга Алексею Сенявину. Сын прославленного адмирала петровских времен, Наума Сенявина, после контузии под Кольбергом долго хворал, а нынче не выдержал, опять запросился на флот, на корабли.
— Гляди, Алексей Наумыч, держи ухо востро, — шутил Спиридов, прощаясь, — ныне государыня вникает в наши дела не в пример прочим своим предшественникам.
Отвечая приятелю, Сенявин улыбнулся:
— Мы с тобой, Григорий Андреич, воробьи стрелянные, нас на мякине не проведешь.
Соскучившись по морю, как всякий истинный моряк, Сенявин с огоньком окунулся в работу. Но императрица в эту кампанию на эскадре так и не появилась. Отправилась путешествовать по матушке-Волге. В этой прогулке она присматривалась к речным судам, соотнося их с морскими. Наблюдая под Нижним Новгородом постройку речных парусных стругов, сравнивала их ходкость с галерами на Неве, делилась своими мнениями с Чернышевым…
Следующая, 1768 года кампания на Балтике началась издавна заведенным порядком, вооружением кораблей и фрегатов Кронштадтской и Ревельской эскадр, снаряжением Галерного флота в Петербурге. Лед в Финском заливе еще не сошел, а в Кронштадтских гаванях кипела работа. Наращивали мачты, поднимая стеньги, тянули через блоки реи и крепили их к мачтам, все это обтягивали бегучим такелажем, вантами, брассами и прочим вервьем… Из береговых хранилищ извлекали паруса, проветривали их и сушили на весеннем солнцепеке, растянув на палубах.
Каждый день обхаживал подопечные корабли и фрегаты недавно произведенный в контр-адмиралы Алексей Сенявин. Наметанным взглядом подмечал малейшие недочеты на кораблях, то ли в парусах и такелаже, то ли в крюйт-камерах, куда загружали пороховые припасы для пушек, то ли в орудийных станках.