Вы имеете по тому се получения сего нашего рескрипта, принять команду выступить немедленно с эскадрою вашею в Балтику…
Мы довольно воображаем себе все трудности оного, ибо плавание ваше пойдет такими водами, где по сею пору не видан еще российский военный флаг, следовательно же и не может быть на оныя практическаго ис-куства, но ни находим мы однако ж на нужно по пункту навигации делать вам какия либо предписания, без-конечно полагаясь на отменное ваше в оной искуство и персональное предусмотрена…»
В жаркий день на ют, где вместе с командиром Спи-ридов наблюдал за посадкой десанта, бегом направился вахтенный мичман. Нарушая субординацию, обратился прямо к командиру:
— Ваше высокоблагородие, с правого борта от Раненбаума яхта под императорским штандартом!
Командир «Евстафия» капитан 1-го ранга Круз выхватил из рук мичмана подзорную трубу:
— Убрать немедля с правого борта всю шваль и рекрутов. Всех на нижние палубы. Господ офицеров предупредить. Оркестр наверх!
После обмена салютами с крепостью яхта стала на якорь. От нее отвалила шлюпка. Спиридов узнал среди сидевших Мордвинова, Григория Орлова, но кто это на корме в форме полковника лейб-гвардии Измайловского полка? Темные локоны свободно ниспадали из-под треуголки на покатые плечи. «Пожалуй, эта взбалмошная баба», — подумал адмирал.
— Господин капитан первого ранга, времени у нас в обрез, продолжайте авральные работы, как положено. Корабль готовится к походу. Матушку государыню я встречу сам, — спокойно сказал Спиридов.
В самом деле, то была императрица, решившая инкогнито проведать эскадру перед походом. Шлюпка медленно подошла к трапу. Первым на трап вскочил Григорий Орлов и помог войти Екатерине. Танцующей походкой императрица поднялась по трапу. Мундир ладно сидел на ее полнеющей фигуре. «Надо же так вырядиться», — усмехнулся про себя Спиридов. Проходя мимо откинутых крышек световых люков, она поморщилась, поднесла к лицу надушенный платок, чуть повернула к Спиридову. Тот склонился:
— Ваше величество, множество съестных припасов погружено на батарейные и жилые палубы, стеснено до предела, и погода к тому ж, — Спиридов кивнул на палящее в зените солнце.
Екатерина поспешно прошла вперед. Свита едва поспевала за императрицей. Немного отдышавшись, подала знак секретарю, и тот достал из портфеля сафьяновую коробку. Императрица вынула из нее алую ленту, золотой крест и сверкающую звезду ордена Святого Александра Невского. Надела ленту на Спиридова.
— В вашем лице, господин адмирал, мы питаем надежду нашу на доблесть всего войска и успех предприятия нашего. Надеюсь, ваши корабли наконец-то завершили приготовления к сему вояжу?
— Ваше величество не изволит сомневаться. — Спиридов не обращал внимания на удивленно поднятые брови Мордвинова. — Три тыщи служителей с припасами, да, того кроме, сверх меры восемь рот Кексгольмского полка, две роты канониров, а всего, — Спиридов на мгновение поднял глаза, — пять тыщ с половиною.
По мере того как докладывал Спиридов, лицо императрицы все более светлело.
— Вашей эскадре в подмогу вскорости снарядим другую, — Екатерина перевела взгляд на Мордвинова, — под началом опытного контр-адмирала Эльфинстона…
Спиридов вопросительно посмотрел, а Екатерина продолжала:
— Сей доблестный капитан британского флота благосклонно принят на службу по настоятельному ходатайству за него нашего графа Чернышева из Лондона. Он хвалит его, как отменного моряка…
Прищурившись — солнце било в глаза, — она кивнула Мордвинову и добавила:
— Радение ваше для нас отрадно. Граф, распорядитесь — всем служителям и господам офицерам, назначенным в вояж, выдать жалованье за четыре месяца не в зачет. — Повернулась к Спиридову: — Мы убеждены, господин адмирал, что не позднее утра Кронштадтский рейд пожелает вам доброго пути.
Спиридов утвердительно склонил голову.
Проводив императрицу, Мордвинов подошел к Спиридову:
— Господин адмирал, извольте объяснить, половина десанта еще в порту, я сам наблюдал, сверху того боты не пребыли..,
— Совершенно верно. — Спиридов отступил на ют, увлекая за собой Мордвинова.
— Я ведь дал слово покинуть Кронштадтский рейд, но не следовать в экспедицию. А рейдов, кроме Кронштадтского, — Спиридов обвел рукой чуть видневшуюся местами кромку берега, — немало.
Мордвинов облегченно вздохнул и улыбнулся.
На следующий день эскадра ушла с Кронштадтского рейда и, когда с формарса стали еле видны кронштадтские форты, отдала якоря у Красной Горки.
Девять дней на рейде Красной Горки корабли окончательно приводили себя в порядок, принимали десант, наконец 26 июля в 4 часа дня эскадра, насчитывающая 21 вымпел, по сигналу флагмана снялась с якоря и легла на курс вест. Эскадра по своему составу была весьма разношерстной. В авангарде шли семь линейных кораблей, во главе со «Святославом», с самым мощным по вооружению — 80 пушек, бомбардирский корабль, четыре пинка, два пакетбота, два галиота и четыре бота. По морскому регламенту надлежало всей эскадре держать скорость не выше самого тихоходного судна. Но при различном парусном вооружении и столь большой разнотипности кораблей по ходкости это практически было невозможно. Ко всему в довершение Балтика, еще до выхода из Финского залива, встретила эскадру жестоким штормом.
Из Ревеля доставили первый высочайший рескрипт, впервые как к ближнему обращалась Екатерина: «Григорий Андреевич, 28 числа сего месяца получила я курьера от графа Алексея Григорьевича Орлова с уведомлением, что вся Греция почти в готовности к принятию оружия и что весьма опасается, чтоб сей огонь не загорелся прежде времени, и просит, чтоб флот как возможно поспешил своим к нему приездом и тем поставил его в возможности употребить с пользою жар тамошних нам единоверных народов и не допустить их до вящей погибели. Впрочем, поручая вас всемогущему Богу и надеясь на его всесильную помощь в справедливом нашем деле, остаюсь к вам доброжелательна».
Открылась сильная течь на двух кораблях, и пришлось отправить их на ремонт в Ревель. На пятые сутки шторма отпели первого служителя, и, скользнув по доске за борт, скрылся в морской пучине белый саван с каменным балластом в ногах. Большая скученность людей, многомесячный запас провизии в бочках на жилых палубах при задраенных люках во время шторма, испарения от мокрой одежды сменившихся с вахты — все это способствовало возникновению среди матросов, особенно первогодков, болезней. По всей эскадре заболело более трехсот человек. Спиридов приказал жечь на кораблях жаровни, одежду при всякой возможности сушить, драить ежедневно жилые палубы. Но ничто не могло остановить недуг. К тому же противные ветры в Южной Балтике вынудили эскадру лавировать и отстаиваться на якорях у острова Борнхольм в условиях непогоды. Пятьдесят с лишним раз корабельные священники совершали печальный обряд погребения, прежде чем в конце августа эскадра втянулась в Копенгагенскую гавань.
Не успели стать на якорь, как от пристани отвалила Шлюпка. На борт флагманского корабля поднялся возбужденный русский посланник в Дании Философов. Едва войдя со Спиридовым в каюту, он распалился:
— Господин адмирал, потрудитесь дать распоряжение немедля на ваших кораблях удалить зловоние, кое достигло королевских покоев даже…
Лицо Спиридова постепенно багровело, а посол продолжал:
— Кроме того, вторую неделю вас ждет послание ее величества, извольте принять.
Он вынул из баула письмо и передал Спиридову. Тот развернул его. По мере чтения краска то сходила с его лица, то вновь выступала малиновыми пятнами.
«Когда вы в пути съедите всю провизию и половина людей помрет, тогда вся экспедиция ваша обратится в стыд и бесславие ваше и мое…»
Спиридов отрешенно смотрел мимо посланника в открытую дверь и на кормовой балкон, где в двух кабельтовых над чистенькими, будто на картинке, улочками и домиками плыл монотонный вечерний перезвон кирх…