Императрица назначила для ведения переговоров с турками генерал-фельдмаршала Петра Румянцева. Полководец готовился взять хорошо укрепленную крепость Шумлу, в которой засел сам великий визирь Мухсан. Понимая обреченность своего положения, визирь послал к Румянцеву гонца с предложением о перемирии. Для переговоров он просил «прислать верную и знатную особу, дабы договариваться о мире». Как и бывало прежде, турецкий сановник питал надежду протянуть время, чтобы собраться с силами, а там, глядишь, «Аллах поможет».
Румянцев не блистал дипломатическими способностями, но замыслы визиря разгадал сразу. Благо давно испытал на себе хитростные уловки турецких сановников. Ответ его был краток и вошел в историю.
«О конгрессе, а еще менее о перемирии я не могу и не хочу слышать. Ваше сиятельство знает нашу последнюю волю: если хотите мириться, пришлите полномочных, чтобы заключить, а не трактовать главнейшие артикулы, о коих уж столь много толковано было. Доколе сии главнейшие артикулы не утверждены будут, действия оружия никак не престанут».
Румянцев был прекрасно осведомлен, что его давний приятель молодых лет, Алексей Обресков, не один месяц ведет переговоры с турецкими дипломатами и им уже подготовлен вчерне текст мирного договора.
5 июля в ставку Румянцева, размещавшуюся подле деревни Кючук-Кайнарджи, прибыли послы великого визиря. Встретили их с подобающим почетом. Сопровождал турецких послов полковник Христофор Петер-сон, эскадрон карабинеров под командованием князя Кекуалова.
После церемонии представления Румянцев недвусмысленно предупредил:
— На сии переговоры я согласен с одним беспеременным условием, дабы закончить все процедуры подписанием мирного трактата к десятому числу.
Румянцев действовал напористо неспроста. Главный козырь — готовность к немедленному взятию Шумлы. Но не менее важным полководец считал подписание акта именно в этот день, смыть позор Прутского договора, заключенного Петром столетие с лишком тому назад, 10 июля 1712 года.
Все получилось, как и задумал Румянцев. Договор подписали 10 июля, и здесь же трактат ратифицировал великий визирь. Салютом в 101 залп приветствовали в русском лагере окончание переговоров.
На следующий день Румянцев рапортовал Екатерине II: «От самого войны начала, предводя оружие мне вверенное против неприятеля, имел счастие силою оного одержать и мир ныне».
Весть о подписании мирного договора доставил в столицу сын фельдмаршала Михаил, и он же отвез реляцию о виктории в Ораниенбаум, где находилась императрица. Своеобразно описала получение известий о мире Екатерина II в письме Григорию Орлову: «Вчерашний день здесь у меня ужинал весь дипломатический корпус. Любо было смотреть, какие были рожи У друзей и не друзей».
По-иному откликнулись в Стамбуле. Удрученный султан несколько дней скрывал от подданных и иноземных послов весть и содержание подписанного договора. Подписантов ждала участь по неписаным обычаям Востока. Великий визирь Мухсан-заде * скоропостижно» скончался через несколько дней, министр иностранных дел, рейс-эфенди, опасаясь за жизнь, предпочел не возвращаться в столицу, муфтий, одобривший своей фитой подписание мира в Кючук-Кайнарджи, поплатился своим постом…
Почему же так неоднозначно восприняли весть о мире в Петербурге и Стамбуле? Россия выиграла по всем пунктам, Османская Порта нехотя пригнулась…
Россия окончательно и навсегда утвердилась на берегах Черноморья. Керчь, Еникале, Кинбурн, побережье от Перекопа до устья Южного Буга отныне возвратились к России. Крым совершенно отпал от Османской Порты. Теперь на деле Россия вольна была опекать крымского хана, а правители в Бахчисарае, хочешь не хочешь, вынуждены были оглядываться на Петербург. Трактат предоставил России совершенно новые права в акватории Черного моря, по крайней мере для мирных целей.
«Для выгодности и пользы обеих империй, — гласила статья II Трактата, — имеет быть вольное и беспрепятственное плавание купеческим кораблям, принадлежащим двум контрактующим державам, во всех морях, их земли омывающих, и Блистательная Порта позволяет таковым точно купеческим российским кораблям, каковы другие государства в торгах в ее гаванях и везде употребляют проход из Черного моря в Белое — Средиземное, а из Белого в Черное, так и приставать ко всем гаваням и пристаням на берегах морей и проездах или каналах, оные моря соединяющих, находящимся». Русские купцы получили те же права, что и купцы Англии и Франции, в «наибольшей дружбе с нею пребывающие: привозить и отвозить всякие товары и приставать ко всем пристаням и гаваням, как на Черном, так и на других морях лежащим, включительно и Константинопольские».
Отныне Россия наделялась правами Франции и Англии, «сих двух наций и прочих, якобы слово до слова здесь внесены были должны служить во всем и для всего правило, как для коммерции, так и для купцов российских…» Купеческие суда теперь могли иметь, подобно Англии и Франции, 4-6 легких пушек для защиты от пиратов, а также конвой военных кораблей.
* * *
Внимательно вчитывалась в текст Договора с Пор-той императрица. Наступали сроки его ратификации. Теперь к России прирастало немало новых земель в Причерноморье, Азовском краю. Почва там должна быть плодородная, но незаселенные, безлюдные места, пустоши одни. Десяток лет тому назад, едва воцарившись на троне российском, она первым делом позаботилась о своих соплеменниках. Не хватало там крестьянам, свободным от кабалы, землицы. Едва сводили концы с концами. За пятнадцать лет постигла Екатерина Алексеевна, бывшая захудалая немецкая принцесса, как просто, без натуги, черпают из российской казны деньги власть имущие. В декабре 1762 года вышел манифест, позволявший всем иноземцам, «кроме жидов, выходить и селиться в России». Следом появился указ, которым всем переселяющимся в Россию разрешалось «строить и содержать по их законам церкви в тех местах, где они селиться пожелают». Иноземцам, которые «переселялись на постоянное житье и вступали в подданство Российской державы», положены «вспоможение и денежная ссуда». Более того, выбирали себе внутреннее самоуправление, освобождались от налогов, рекрутской повинности, получали кредиты на обзаведение, наделялись большими земельными угодьями. На это дело пошло из казны девять миллионов рублей, треть бюджета державы. Позаботилась императрица, добродетельность проявила о своих земляках-немцах, хотя и бывших, но единоверцах. А русский мужик еще не дорос до европейца. Покуда пускай в крепости у своего помещика помыкается, терпелив русский характер. Но для острастки издала указ — запретить холопам подавать жалобы на своего господина… За минувшие годы немцы-переселенцы осели в Саратовской губернии, создали там более ста колоний,.живут припеваючи, боготворят императрицу, сама сие почувствовала, путешествуя по Волге. Просили помочь с вывозом пшеницы на продажу…
Пришел с докладом граф Чернышев:
— Ваше величество, Алексей Наумыч доносит, три корабля «новоманерных» в Балаклаве изъедены сплошь червями, в море не выйдут, утонут. Распорядился снять с них все пушки, годное к употреблению снаряжение, рангоут, переправить все сие в Таганрог. Просит дозволения изломать те корабли. Годную древесину употребить в дело и на дрова. Не оставлять же татарам сей подарок.
— Отпиши Алексею Наумычу мое согласие. Императрица позвонила в колокольчик. В дверях появился статс-секретарь Козьмин.
— Подай-ка мне, Сергей Матвеич, последние депеши графа Алексея Орлова.
Козьмин взял с ломберного столика, не глядя, зеленую сафьяновую папку, раскрыл ее и, положив перед императрицей, поклонился и вышел.
Перебрав бумаги, Екатерина взяла одну из них.
— Граф Алексей Орлов в который раз мне пишет, что на островах Архипелага немало греков православных просятся к нам, в Россию. Нынче по договору на Азовском берегу, подле Керчи и Еникале, да и в Киевской губернии появились пустоши. Надобно их заселять людьми. Как раз греки и подойдут, они к жаре привычные. Отпиши Елманову мое повеление снарядить два фрегата, доброхотов греческих подобрать да и отправить с семьями в Керчь. А там пускай Алексей Наумыч распорядится с губернатором азовским, где их лучше обустроить.