— Ваше величество, в Трактате с турками прописано, что военным судам из Средиземного моря входить в Дарданеллы запрещено.
Императрица лукаво прищурила карие глаза, улыбаясь краешками губ.
— Ведаю о том, Иван Григорьевич. Вели на тех фрегатах купеческие флаги поднять. Испытаем дальнейшие помыслы султанские…
* * *
После Чесменской виктории адмирал Григорий Спи-ридов был озабочен мыслью, где и как обустроить подчиненную ему эскадру. Продолжалась война с Турцией. Корабли должны иметь удобную для стоянки и обороны бухту. Обошел все подходящие острова Архипелага и остановил свой выбор на гавани порта Ауза, на острове Парос. Свое мнение он изложил графу Алексею Орлову. «Сие место порт Ауза с островом своим Паросом столь важно и нужно, что я признаваю лучше всех в Архипелаге островов, где есть порты, и всех лучший залив, где есть рейды, потому нигде так укрепиться и малою силою обороняться нельзя, как в порте Аузе».
Спиридов уже не командовал Средиземноморской эскадрой. Размолвки с графом Орловым порядком надоели, и он подал в отставку, когда ему перевалило за шестьдесят. Перед заключением мира адмирал сдал Должность вице-адмиралу Елманову. Он-то и получил распоряжение графа Орлова отобрать из жителей Архипелага желающих навсегда переселиться в Россию. Для перевозки Елманов назначил два фрегата, «Архипелаг» под командой капитан-лейтенанта Мельникова и «Почтальон» во главе с командиром, капитан-лейтенантом Бухариным. В марте 1775 года они отправились к Дарданеллам, подняв на кормовом флагштоке купеческие, трехцветные, российские флаги.
Так совпало, что в эти дни турки, долго тянувшие волокиту, наконец-то ратифицировали Кючук-Кай-нарджийский договор. Временный поверенный в делах России полковник Христофор Петерсон и великий визирь Дервиш Мухаммед-паша произвели в Константинополе размен ратификационными грамотами. Приход в бухту Золотой Рог двух российских фрегатов не вызвал особых возражений со стороны рейс-эфенди и визиря Мухаммед-паши. Сказалось, видимо, их недавнее вступление в должности, а также неурядицы Порты с Австрией и недовольство в народе проигранной войной.
В середине мая «Архипелаг» и «Почтальон» отдали якоря на Керченском рейде. Сенявин рапортовал в Адмиралтейств-коллегию кратко — «Архипелаг» и «Почтальон» прибыли в Керчь благополучно мая 18-го сего года». Только что флагман Азовской флотилии получил радостную весть из Петербурга, его произвели в полные адмиралы.
Появление в Черном море двух фрегатов, построенных на верфях Петербурга, еще больше подбодрило адмирала. Наконец-то под его командой стали в строй полноценные морские боевые корабли, а не приспособленные, сооруженные на реках суда.
И теперь в мирные будни у флагмана хватало забот. Приводили в порядок пообветшавший за время войны корабельный состав. Меняли обшивку днищ, обновляли такелаж и рангоут, принимали рекрутов на последние корабли, поступившие с донских верфей. На рейдах Керчи, Еникале, Таганрога реяли вымпела 32 боевых кораблей, в постройке которых была и его немалая заслуга. По распоряжению Адмиралтейств-коллегий он отправился к устью Днепра. Наступали новые времена, Россия обосновывалась на Черном море. Для обороны морских рубежей державе необходим флот, по крайней мере равный противостоящему сопернику. Флот состоит из кораблей, для постройки которых на Черном море не было ни одной верфи. Сенявину и предстояло подыскать место, где возможно сооружение кораблей. В молодые годы адмирал сражался в этих местах с турками в составе Днепровской флотилии. Неподалеку от урочища Глубокая пристань он и рекомендовал создать верфи. Минуют годы, и здесь появится город корабелов, Херсон…
В Керчи адмирала ждало указание отправить часть офицеров на Балтику. Адмирал считал своим долгом напутствовать каждого из них.
Федору Ушакову перед отъездом сказал:
— Откровенно, доволен тобой, распознал, что в тебе истинно морская жилка трепещет. Рад, что ты закалку здесь получил по всем статьям. Мыслишь неординарно. Сие к добру. Не цепляешься за букву, яко слепец за стену, как говаривал наш создатель, Великий Петр.
Ушаков смущенно переступал с ноги на ногу, но по лицу было видно его радужное настроение.
— Не забывай сии места, где отплавал пяток кампаний, авось тебе сызнова в этих краях служить Отечеству выпадет…
В Санкт-Петербургской корабельной команде, куда по предписанию прибыли азовцы, царила непривычная для их слуха сонная тишина. В канцелярии разомлевший от летнего зноя унтер-офицер полистал в папке бумаги и объявил:
— По высочайшему повелению вам предоставлен домовой отпуск. Жалованье велено вам выдать вперед, затри месяца…
Кто-то из офицеров оставался в столице, не каждому по карману дальняя дорога, большие путевые расходы. Другим, из разорившихся однодворцев, и ехать было некуда, они лишь номинально принадлежали к дворянскому сословию. Ушаковы жили скромно, но достойно. В трех деревеньках за ними значилось два десятка душ, помогали родственники из Рыбинска. Ехал Федор на перекладных, экономил в дороге, дома ждал встречи с отцом и матерью, сестрой и братом.
Первые дни отсыпался вдосталь на сеновале, первых петухов не слышал, спал крепко, не будил его и собачий лай. В полдень отправлялся к Волге, купался. Лето хоть и было на исходе, но стояла несносная жара.
Дома его всегда ожидали, обедать не садились. Ждали новых рассказов о далеких, незнакомых краях.
— Дон-то, каков он? — не один раз переспрашивал отец.
Приходилось начинать сызнова, повторяясь.
— Не чета Волге, тятенька. Тишком переливается. Заводи да запруды по всему руслу. Мелководен, берега камышом проросли, а в устье сплошь. Хопер-то, приток Дона, побойчее.
Каждый раз Федор припоминал новые случаи из своей службы. Четыре навигации сновал по Дону, вверх-вниз от Воронежа до устья. Хватало событий и о перипетиях морской службы вспомнить.
— Плаванье-то по речке не чета морскому, — заметил отец.
Федор довольно ухмылялся. Отец начинал проникаться его жизненной потребностью.
— Сие верно, тятенька. Земная твердь на речке-то под рукой, хотя и там водица шутковать не дозволяет, держи ухо востро, особливо на поворотах да на перекатах.
В этом месте сын обычно держал паузу, поглядывая на притихших домовых.
— На море-то не то каждый день, каждый час все вновь. То и дело леди перемен, поглядывай на все четыре стороны. То ли ветер переменится, то ли шквал с бурей налетит. Особливо в Северных морях. А то волна, не чета домовине нашей, подхватит и в бездну швырнет. Иногда Федор подтрунивал над пехотой.
— Што у них забот? Шагистика каждодневно да чучело штыком колоть. Другое дело на море. Неприятель каждый час объявиться может. Жди каверзы какой, разгадай его замыслы, перехитри. А погода-то тебя не спрашивает, крутит судно туда-сюда. Отец обижался.
— Сие ты оставь. Куда вы, морские, без пехоты денетесь? Без того же штыка да без пушки полковой? Прибиться вам все одно к бережку рано или поздно понадобится. А оного прежде у супротивника штурмом пехоте отвоевать надобно. Как-то отец спросил:
— Погляжу, ты службой доволен? Не ровен час, возмечтаешь в полковники пробиться?
— Каждому смертному в жизни место Бог определяет. Сие начертание познать надобно. Дабы под силу было, к намеченной цели следовать. Отец удивленно слушал, топырил губы.
— Не твои мысли-то. Чужие, больно мудреные. Сын не отрицал.
— Сие верно подметил. Оные мудрости Персии сказывал, муж древний. О том нам корпусной учитель Курганов Николай Гаврилович частенько пересказывал.
Нет-нет да в мужской разговор вмешивалась мать:
— Ты-то, Феденька, подумываешь семейством обзаводиться?
— Мне, маменька, все недосуг, — отшучивался Федор. — Экипаж на судне мне вверенном моя обитель. Там отраду нахожу для души.