По приказанию князя фортификатор вычертил план оборонительных сооружений. Пояс укреплений охватывал весь Херсонесский полуостров.
Дело стояло за малым. Требовалось шесть миллионов рублей. Казна таких денег не нашла.
Минует полвека с небольшим, и недальновидность и скупость царственных правителей России обернется позором и трагедией для державы, бесцельно пролитой кровью десятков тысяч защитников Севастополя.
* * *
На переломе лета и осени на Южном берегу Крыма обычно тепло по-летнему, солнечно и безветренно. Но в первые осенние дни 1785 года вдруг потянуло издалека, с Черной речки, холодком, задул довольно сильный ветер с востока, от Инкермана. Как раз в эти дни с севера, от Тарханьего Кута, спускался под полными парусами «Святой Павел». Довольно рискованно первый раз входить в незнакомую гавань узкостью при встречном ветре. Несколько дней лавировал «Святой Павел» перед входом в Севастопольскую гавань. Наконец ветер поутих, и Ушаков уверенно направил корабль в глубину гавани, держась правой стороны. Он уже знал, что в первой, Южной, бухте расположился Войнович подле западного берега. Ушаков же облюбовал по карте себе место у противоположного берега, у безымянного мыска. Без суеты, излишнего шума на корабле подобрали ловко паруса, корабль по инерции прошел кабельтов-полтора, послышался спокойный голос командира, усиленный рупором:
— Отдать левый якорь!
Якорь бултыхнулся в воду, взметнув брызги, скрылся, вскоре его лапы зацепились за грунт, якорный канат натянулся, пришлось его постепенно потравливать и потом, по команде командира, крепить намертво.
Ушаков окинул взглядом мачты. Все ладно, как на учении. Паруса подобраны к реям, обвязаны сезнями, втугую закреплены к реям. Сами реи обрасоплены, четко закреплены перпендикулярно мачтам и диаметрали корабля. Мачтовые команды матросов выстроены по линейке, лицом к борту.
Все эти минуты Ушаков изредка бросал взгляд на противоположную сторону бухты, где на «Святой Екатерине» у борта столпилась добрая половина экипажа «Великой Екатерины», на юте прохаживались офицеры, не сводили глаз с прибывшего на рейд корабля. Как водится на флотах всего мира, при проявлении на рейде, в гавани или в порту нового судна на всех других, расположенных поблизости судах экипажи наблюдают, как быстро и ловко судно совершает маневры. Из этих впечатлений складывается мнение о морской выучке экипажа прибывшего судна, судачат о капитанах. Похоже, никаких прорех в действиях команды «Святого Павла» и ее капитана замечено не было.
Тем временем на «Святом Павле» команду, после аврала, распустили, на баке поставили кадку с водой и тлеющим фитилем, и матросы устроили «перекур».
Ушаков окинул взглядом склоны заросшего деревьями берега, распорядился спустить шлюпки и разрешил сойти на берег свободным от вахты матросам.
— Надобно служителям размяться, почитай, две недели маялись в море, — пояснил командир своему помощнику, капитан-лейтенанту. — Токмо велите далеко не забредать.
Берег оказался поросшим сплошь диким кизилом. Ягоды пришлись по вкусу, и матросы, наевшись вволю, скинули рубахи, наполнили их кизилом, чтобы угостить товарищей. Ушаков стоял у трапа, увидав незнакомые плоды, топнул ногой:
— Пошто объедаетесь? А ежели отрава какая?
Матросы, не переставая улыбаться, поднесли командиру полную тарелку свежих, темно-красных ягод. Ушаков взял горсть, пожевал и довольно улыбнулся:
— Добрая ягода, всем есть, и мне добавьте.
В это время вахтенный сигнальщик крикнул:
— Шлюпка под адмиральским флагом!
Оказалось, за маневрами «Святого Павла» внимательно следил с одного из фрегатов, стоявших в глубине Северной бухты, контр-адмирал Мекензи. Не дождавшись доклада Ушакова, он вызвал своего флаг-офицера, лейтенанта Дмитрия Сенявина.
— Вели сей же час снарядить шлюпку да собери всех наших затейников. Поедем потешим победителя чумы.
Главный командир Севастополя любил частые празднества, готов был беспрерывно веселиться. Каждое воскресенье и торжественные дни сопровождались обильными угощениями и танцами. Ни свадьбы, ни крестины не обходились без его присутствия и заканчивались обедом и танцами до рассвета. Умудрялся даже на похоронах в заключении петь веселые песни и танцевать…
Собираясь к Ушакову, флагман знал, что тот состоит в милости у Потемкина и недавно удостоен императрицей ордена за успешную деятельность по борьбе с чумой в Херсоне.
Ушаков встретил Мекензи у трапа, отрапортовал как положено.
Мекензи, держась за поясницу, недовольно пробурчал:
— О прибытии положено докладывать самолично…
— Рапорт готов, ваше превосходительство. — Он протянул Мекензи рапорт и почувствовал, что гость навеселе. — Уставом не определен срок такового.
— Ладно, будет, — проворчал Мекензи, передал рапорт Сенявину и оживился: — Хотя ты и виноват, а мы тебя потешим нашими забавами. Императрица пожаловала тебя орденом Святого Владимира четвертой степени, с чем и поздравляю.
Ушаков приложил руку к шляпе.
— Благодарствую, ваше превосходительство.
— Благодарить станешь, когда орден получим и отпразднуем, — усмехнулся с лукавинкой развеселившийся контр-адмирал.
Пока Мекензи и Ушаков разговаривали, по трапу поднялись дудочники, плясуны и матрос в шутовском одеянии. Расстелили на шканцах правого борта, самом почетном месте верхней палубы, ковер. Заиграли дудочники, зазвенел бубен, начались пляски, запели песенники, и началась потеха с шутками, прибаутками. На реях и вантах расположились любопытные матросы.
Ушаков, неравнодушный к музыке, поощрял у себя на корабле и песни, и забавы. Но все хорошо вовремя, в меру, и потому с нетерпением ожидал он, когда развеселая компания во главе с Мекензи отчалит от трапа…
Без раскачки, на другой же день начал Ушаков обустраивать место стоянки корабля. Перво-наперво приступили к сооружению пристани на пустынном мысу. Экипаж командир разбил на артели. Кто пилил деревья, обрубал сучья, кто забивал сваи, кто заготовлял камень, кто подносил щебень и прибрежную гальку. Работы хватало всем. Это пометил Иван Полномочный: «Ушаков сам за мастера, офицеры за урядников, унтеры всех званий и рядовые употреблялись в работе, кто с носилками камень носит и землю, другие колья бьют, пашинником застилают и засыпают». На берегу расчистили площадку, застелили деревом, поверху из парусины смастерили большую палатку. В нее начали складывать такелаж, ванты, снасти, разные железные поделки — укрывать на зиму от дождя и снега. Заготовляли понемногу камень казармы на берегу. Первую зимовку экипажу предстояло провести на корабле. Конопатили щели, клали небольшие камельки в кубриках, сложили небольшой каменный камелек в каюте командира. Слесарь мастерил и прилаживал дымовые трубы.
В ноябре из Херсона прислали долгожданную награду Ушакова. Мекензи собрал всех командиров, устроил пир горой. Это было одно из его последних застолий. В январе 1786 года он отдал душу Богу.
Князь Потемкин назначил вместо Мекензи капитана 1-го ранга Войновича. Умел граф Войнович, по натуре завистливый, трусоватый бездарь, вовремя угодить князю, подсластить горькую пилюлю, своим обхождением приобрести расположение начальства. Знал все эти стороны своего сослуживца Федор Ушаков. Узнав о назначении Войновича, нисколько ему не завидовал, а болел за дело. «А ну, как война? С таким верховодом намучаешься ».
Как-то зимой, на Крещение, в гости к Ушакову наведался лейтенант Семен Пустошкин. Несмотря на разницу в положении и возрасте, они сблизились по сходству характеров еще в Херсоне. И там, будучи еще мичманом, Пустошкин частенько навещал Федора Федоровича, беседовали о службе, о житье-бытье, без стеснения откровенничали. И тогда-то оба собеседника не скрывали своей неприязни к Войновичу. С появлением в Севастополе «Святого Павла» Пустошкин при возможности гостил у своего старшего товарища-единомышленника.