— Полно, полно. — Ушаков жестом приказал поднять всех. — Передайте, только чур, помочь нам войну противу французов до скончания довести.
Взволнованные люди согласно закивали головами, продолжая кланяться.
Десять дней спустя эскадра начала осаду крепости на острове Занте. Крепость расположилась на крутой скале, и корабельные орудия прямой наводкой до стен не доставали. Но удалось подавить батареи на подступах к крепости, высадить десант и ночью приступить к штурму. На рассвете над крепостными стенами взметнулся российский флаг. Трофеи достались примерно такие же, как и на Цериго. Но пленных пришлось переправить на корабли, настолько жители ожесточились против французов за их мародерство.
На другой день Федор Федорович съехал на берег, заполненный многими тысячами горожан. Колокольный звон, цветы и радостные крики встретили русских моряков. Ликующая толпа горожан, собравшаяся на главной площади, не расходилась до позднего вечера. Узнав о послании Ушакова, многие жители отказывались от самоуправления и просили принять их в российское подданство. Выяснилось, что еще до оккупации французов, которые нещадно грабили греков, остров много претерпел от засилья турок. Теперь греки опасались, что с уходом русских войск на остров вернутся не менее жестокие, чем французы, турецкие янычары.
Большого труда стоило Ушакову успокоить горожан. Он торжественно вручил депутатам документы командующего российской эскадры, подтверждающие право на самоуправление.
Еще до взятия крепости Занте Ушаков отрядил корабли капитана 2-го ранга Поскочина для освобождения Кефалонии, к острову Святой Мавры, направил отряд капитана 1-го ранга Сенявина.
Стоило лишь кораблям Поскочина подойти к острову, как французский гарнизон без сопротивления покинул береговые батареи и укрылся в крепости. Поско-чин с ходу высадил десант, штурмовал и вскоре взял крепость. На Кефалонии оказалось, что небольшая часть жителей примкнула к французам-якобинцам.
Теперь вооруженные горожане выискивали французов и их сообщников и пытались свести с ними счеты. Русским матросам пришлось утихомирить этих буйных граждан и внушить им, что никакого самосуда они не позволят. Поскочин для порядка выставил в городе пикеты, чтобы пресечь начавшиеся грабежи.
Спустя три дня на Кефалонию прибыл Ушаков. Жители с ликованием встретили русского адмирала. Поскочин доложил о пленном коменданте крепости, Ройе.
— Сего капитана чуть было не растерзали жители в крепости. Опоздай мои матросы на минуту-другую, и греки прикончили бы коменданта.
Комендант Ройе с признательностью отзывался о русских моряках, благодарил Ушакова:
— Ваше превосходительство, мы безмерно благодарны капитану Поскочину и вашим матросам. Если бы не их великодушие, мы бы неминуемо подверглись смерти.
Федор Федорович вскинул брови, улыбаясь краешком губ. «Так вот, каков он «якобинец», защитник безбожной республики».
— Вы, мсье, называете себя образованными людьми, но деяния ваши не таковы. — Ушаков кивнул на видневшийся внизу город. — Насилие и мародерство суть. Вы сами виновники ваших бед.
Комендант несколько смутился:
— Я вел себя как подобает исправному французскому офицеру.
— Ан нет, братец, — адмирал с усмешкой перебил француза, — так не воюет исправный офицер. Вы поздно взялись укреплять остров, не оказали нам достойного сопротивления, не выстрелили ни из одного орудия, не заклепали ни одной пушки.
Изумленный француз выпучил глаза… Вскоре пришло донесение от Сенявина. Крепость Святой Мавры укреплена добротно, со всех сторон ее окружает вода. Прибывший от Сенявина мичман доложил:
— Ваше превосходительство, французский генерал вступил в сношения с Али-пашой. Он, видимо, склоняется, дабы сдаться ему в плен и сдать паше остров. Али-паша за это сулит генералу немалые деньги.
Ушаков нахмурился. Этот Али-паша каждодневно напоминал о себе. Метакса был хорошо осведомлен об этом свирепом ставленнике султана Селима в Албании. Хитрый, ловкий, жестокий до зверства, он был незаменим в шайке разбойников своего отца, турецкого аги. После смерти отца, умертвив всех своих братьев и прочих наследников, он вскоре завоевал доверие султана успешными набегами на Фессалию, Македонию, Эпир. Немного погодя султан начал побаиваться своего вассала и даже не раз пытался избавиться от него, но безуспешно. Могущественный повелитель восточного побережья Адриатики процветал грабежами, держал в страхе балканские народы. Недавно он без повода напал на эпирский город Превезу, вырезал большую часть жителей и дочиста его ограбил. Для забавы вешал семьи, по четырнадцать человек на одном дереве. От Превезы Али-паша направился к городу Парга, на юге. Жители решили защищаться до последнего. На днях жители Парги прислали делегатов на остров Занте, к Ушакову. На борту «Святого Павла» больше часа умоляли пожилые и молодые греки и сербы русского адмирала принять их в российское подданство и защитить от зверств Али-паши.
— Уразумейте, достопочтенные, — Ушаков поглядывал то на Метаксу, то на депутатов, стоявших с обнаженными головами, — нисколько я не уполномочен приобретать России новые земли или принимать в подданство, — Ушаков с явным огорчением развел руками, — почему, к сожалению своему, просьбу вашу удовлетворить не могу.
Не дослушав до конца Метаксу, депутаты упали на колени. Потом вскочили и стали наперебой кричать. Побледневший Метакса, еле сдерживая слезы, переводил.
— Они говорят, что если русский адмирал откажет им в покровительстве, то они перережут своих жен и детей и пойдут с кинжалами на Али-пашу. — Егор глотал слезы. — Пусть истребится весь род наш, говорят они.
Ушаков в волнении ходил по каюте, поглядывая на своих угрюмо молчавших офицеров. Остановился, вздохнул, махнул рукой:
— Передай, пусть едут домой и поднимают над Паргой российский флаг. Семь бед — один ответ.
Депутаты со слезами радости кинулись к Ушакову целовать руки, тот едва отбился.
Исстари русским людям присущи человеколюбие и участие в судьбе угнетенных народов. Облеченный властью Ушаков, движимый чувством сострадания, не имея прав и не обладая полномочиями, без ведома императора брал под защиту страдающих иноземцев, взваливал на себя тяжкую ношу.
А в эти самые дни контр-адмирал Нельсон сокрушался, что англичан опередил русский флагман. «Все эти острова давно должны были быть нашими, — печалился он в письме своему собрату, посланнику Спенсеру Смиту. — Капитан Троубридж был готов совсем к отплытию, когда я с огорчением услышал, что русские уже там».
От Кефалонии эскадра направилась к острову Святая Мавра, последнему оплоту французов перед Корфу.
На рейде Ушакова приветствовал отряд кораблей Сенявина, который сразу же доложил флагману:
— Крепость мы обложили со всех сторон, но комендант Миолет упорствует, на что-то надеется. С Али-пашой мы его связь прервали.
Ушаков направил Миолету предложения о капитуляции, и, не дожидаясь ответа, корабли открыли ураганный огонь по крепости. Тут и там заполыхали огни пожаров, французы поняли, что сопротивление бесполезно, и еще засветло выкинули белый флаг. Из крепости вышли два офицера и вручили Ушакову ответ. Французы соглашались на переговоры о капитуляции. «…Мы полагаем на вашу гуманность и добросовестность и заранее уверены, что никогда не нарушите законов войны».
Читая письмо, Ушаков возмущался: «Когда якшались с Али-пашой, о законах небось не вспоминали. Ну, да Бог с ними».
Спустя три дня полковник Миолет вывел из крепости гарнизон, сдал два знамени, флаг, шестьдесят пушек, восемьсот ружей, сотни пудов пороха. Покидая Мавру, Ушаков оставил жителям рекомендации по самоуправлению, подобные розданным на предыдущих островах. Путь на Корфу был открыт.
Отправляя два месяца назад отряд под командой капитана 1-го ранга Селивачева к Корфу, флагман в приказе ставил главную задачу — «…всякую коммуникацию со оным островом французов пресечь». Селивачев приступил к блокаде и вскоре захватил в плен французскую 18-пушечную шебеку. В конце ноября на рейде Корфу стала на якоря русско-турецкая эскадра, началась подготовка к штурму.