— И поэтому ребенок тебе только помешал бы. — Голос Дианы прозвучал резко и холодно.
— Да, помешал бы. Я сама еще была ребенком. Способность к воспроизведению себе подобных еще не билет во взрослую жизнь. Ты можешь это понять?
— Начинаю.
— Что бы произошло, если бы я не оставила тебя у твоей бабушки и не уехала в Чикаго? Вашу с бабушкой жизнь в Огайо обеспечивали деньги, которые я зарабатывала все эти годы. Ты знаешь, что после смерти твоего дедушки у нас почти ничего не было? Просто счастье, что я начала зарабатывать деньги, которые можно было делать быстро. Оставшись в Кенфилде, я бы бедствовала или вышла за кого-нибудь замуж исключительно ради денег. Мне было чуть больше двадцати, у меня не было образования, а я должна была содержать и ребенка, и собственную мать.
— И тогда ты стала известной моделью. — В голосе Дианы более чем явственно прозвучал сарказм.
— Полагаю, ты имеешь полное право на горечь.
Марселла вспомнила о тех своих днях в Чикаго. Диане они должны представляться чудесными и волшебными: реклама, показы, карьера, обожание да еще и Кевин О'Хара. Нет, она не могла рассказать дочери об энергичном Кевине О'Хара.
Обе женщины чувствовали себя измученными и сидели, погрузившись каждая в свои мысли. Диана размышляла о поступках своей матери. А та вспоминала Кевина.
Она стала моделью совершенно случайно. Ее подруга Барбара Блэк работала стилисткой у одного из ведущих фотографов Чикаго, Гектора Ротстайна. Прожив неделю в Чикаго, Марселла все еще не могла найти работу, но тогда она еще только приглядывалась к возможности устроиться в районе волнующей Мичиган-авеню. Секретарских навыков у нее не было, она нигде до этого не работала, и Барбара уже начала беспокоиться, сможет ли Марселла найти хоть какую-то работу, чтобы вносить свою долю за квартиру и еду. Они были не настолько близкими подругами.
Как-то днем Барбаре срочно позвонил секретарь Ротстайна. Его постоянный стилист, человек, который гладил и закалывал одежду на моделях, а иногда мог подобрать и какие-нибудь украшения, уволился. Ротстайн был большим человеком в Чикаго. Барбаре хотелось показаться как можно более профессиональной, поэтому она попросила Марселлу сделать вид, что она ее помощница. На девушках была соответствующая рабочая одежда, когда они подошли к двойным дверям облицованного мрамором дома Ротстайна на Астор-стрит.
Марселлу заинтересовала новая обстановка. Внутри все было отделано белым мрамором. В вазах стояли белые лилии. На стенах висели ярко освещенные фотографии красивых и знаменитых людей, запечатленных объективом фотографа. Изображения были увеличены в четыре раза по сравнению с реальной жизнью. Все фотографии были черно-белые и смотрелись очень выразительно. Из маленьких дорогих динамиков, спрятанных в огромных, засушенных с помощью холода растениях, лились звуки клавесина.
Так Марселла впервые попала в волшебное царство красоты.
При воспоминании об этом Марселла улыбнулась. Модель, которая должна была сниматься в тот день, не приехала. Ротстайн шумел в мраморных коридорах. А потом заметил Марселлу.
— Ты модель, моя дорогая? — спросил он.
— Нет…
Но ей хотелось попробовать. Боже, как же ей хотелось попробовать!
— Идем на свет.
Ротстайн привел ее в белую комнату с высоким потолком, уставленную фотокамерами, осветительными приборами и рефлекторами.
— Встань сюда, — приказал он. — Подержи это. Попробуй улыбнуться. Прими элегантный вид.
Сверкали вспышки. Щелкали камеры. Небольшая группа помощников Ротстайна изучала предварительные, сделанные «Полароидом» снимки, которые всегда предшествовали основным съемкам.
— И что ты думаешь, Гектор?
— Хм…
— Вот именно.
— Ты знаешь.
— Да! Я думаю, что эта девочка подойдет. Посмотри, как ее кожа поглощает свет.
— Без сомнения, Гектор.
— Ну что ж, моя дорогая, если ты не была моделью, когда пришла сюда, то будешь ею, когда выйдешь отсюда, — объявил Ротстайн.
Так и случилось. Став новым открытием Гектора Ротстайна, Марселла немедленно заняла избранное положение девушки номер один в агентстве моделей Ширли Гамильтон. Она поднялась еще выше, когда ее выбрали для рекламы в национальном масштабе косметики «Корлин». Этой чести обычно удостаивались топ-модели из самых известных нью-йоркских агентств, которым за день работы платили по три с половиной тысячи долларов. Марселла с легкостью могла перебраться из Чикаго в Нью-Йорк. Ее стремились заполучить все агентства. Но она поступила в вечернюю школу, училась на факультете журналистики в Северо-Западном университете и не могла уехать. Ее карьере помогла эта кажущаяся верность Чикаго. Многие общенациональные компании, имевшие свои отделения на Среднем Западе, приглашали Марселлу для съемок в рекламных роликах и для участия в рекламных кампаниях. Она была одной из них. Она была девушкой со Среднего Запада, оставшейся там, где родилась, и за это ее любили.