— У тебя все хорошо? — спросила сразу насторожившаяся Марти.
— Конечно. А что со мной может случиться? Ты же знаешь, я здоров как бык.
— Ах ты мой бык. — Марти усмехнулась.
— Просто решил сообщить, что, пока ты тратишь во Франции все мои деньги на одежду, я купил тебе одну безделицу, которую ты так хотела иметь.
Она поняла, что это значит. Но, прожив с ним не одно десятилетие, она также знала, что Сол любит поиграть в свою любимую игру — угадай-что-я-тебе-купил.
— Скорее скажи! Что это? — стала умолять она.
— Догадайся.
— Драгоценности?
— Конечно, нет. У тебя уже есть все драгоценности мира.
— Тогда, должно быть, одежда.
— Никакой одежды. В этом доме всего тридцать пять комнат. Для платьев места уже нет. И ты знаешь, что я предпочитаю тебя вообще без одежды.
— О… какая жалость, что я здесь, а ты там, — замурлыкала Марти.
— Мне тоже очень жаль, что тебя нет рядом. — Это была чистая правда.
— Сдаюсь, Сол. Что это? — воскликнула Марти.
— Ты помнишь тот маленький пустяковый журнальчик, который тебе так понравился… Какое же у него название?
— «Высокая мода»!!!
— По-моему, да. Его выставили на продажу, и я сказал себе: если она хочет свой собственный журнал, почему бы нет?
— О Сол!
— Он твой, моя дорогая.
— Сол?
— Что?
— Я люблю тебя.
— Я тоже тебя люблю. Возвращайся поскорее к своему старому Солу… да, любимая? Твой старик Сол скучает по тебе.
Марти Голден расплакалась. После долгих лет замужества только один человек в мире мог заставить ее расплакаться, и это был человек, которого она страстно любила. Человек, за которого она вышла замуж. Никогда, ни на минуту ей не нужен был никто другой, и она знала, что он испытывает к ней такие же чувства. Ни Сол, ни Марти не вешали трубки. Они не говорили. Просто слушали дыхание друг друга.
О разном думали две женщины, сидевшие в первом ряду на специальном французском показе. Марти Голден без конца поглядывала на часы, высчитывая, сколько сейчас времени в Нью-Йорке и когда будет подписан контракт между ее мужем и семейством Баркли на покупку «Высокой моды».
Сильвия Хэррингтон смотрела на подиум. Нет, она не рассматривала одежду. Как и предсказывала Марселла Тодд, показ в Версальском дворце был не чем иным, как очередной попыткой Франции привлечь внимание к своей индустрии моды — туалеты стоимостью в пять тысяч долларов, платья в космическом стиле, наряды в стиле маленькой девочки и даже клоунская коллекция, которая, согласно программке на английском языке, была «создана, чтобы выявить присущую каждой женщине эксцентричность».
— Дерьмо! — воскликнула Марти Голден, когда на подиум вышли манекенщицы в туфлях с длинными, загибающимися кверху носами и панталонах в горошек. — В этом году Париж превратился в настоящий цирк.
Но Сильвию Хэррингтон не интересовали клоунские наряды. Ее внимание было приковано к красавице с золотисто-рыжими волосами — Мелиссе Фентон, которая, может, и глотала пилюли в свободное от работы время, но здесь, в своем царстве, была настоящей принцессой. Раз за разом она появлялась перед публикой — то элегантная, то небрежная, то шокирующая, в зависимости от того, что предлагали модельеры и требовала одежда. Наряды, которые на других девушках смотрелись мешковато и нелепо, прекрасно сидели на длинном, грациозном теле и обретали достойный вид благодаря элегантности Мелиссы. Сильвия смотрела на длинные ноги Мелиссы, которая шла по подиуму. Было очевидно, что для этой суперманекенщицы модельеры приберегли лучшие образцы из своих коллекций.
Интересно, что она имела в виду. Сильвия вспомнила, что выкрикнула Мелисса на вечеринке Спенса в «Шестерках». Неужели это было серьезно? Сильвия недоумевала.
Возможность того, что столь совершенное и изысканное существо, как Мелисса Фентон, могло любить ее, смущала Сильвию. Ее никто никогда не любил. Ни семья. Ни мужчина. Ни женщина. Она построила свою жизнь и личную философию по принципу: не давать любви и не нуждаться в ней. Ее волновали только «Высокая мода» и ее власть. По крайней мере она считала, что это было единственное, что ее волновало.
Но… Мелисса.
Между показами Сильвия отправилась в хаос закулисной жизни. Там, в толпе обнаженных женщин и суетящихся костюмеров и модельеров, среди наваленной кучами одежды, как ни в чем не бывало, словно у себя в квартире на Третьей авеню, сидела и ела банан Мелисса Фентон.
— Мелисса. — Сильвия посмотрела на девушку.
Мелисса оторвалась от банана, и на Сильвию взглянули огромные зеленые глаза, которые могли сказать все, даже когда их хозяйка молчала.