Экард раздраженно поморщился и отвернулся от окна.
— Вы закончили перевод, Дейген? — нетерпеливо спросил он.
— Так точно, господин комендант, — ответил тот.
Глаза у переводчика были усталые, с припухшими веками, и Экард поневоле смягчился. Разумеется, Дейген не подлинный эгер, а всего лишь полукровка, но истинно эгерийской педантичности и исполнительности ему не занимать. Нет, но какая разница, какая невероятная разница между ним и прочими туземцами! До войны Дейген был учителем. Преподавал он математику, физику и, разумеется, эгери. Родным языком своего отца-эгера Дейген владел блестяще. В его речи не было и следов акцента — чистейший столичный выговор, четкий и безупречный. Да не знай Экард, с кем разговаривает, сорок бы раз поклялся, что Дейген — его соотечественник, а никак уж не местный уроженец. А вдобавок — что образование Дейген получил наверняка в Высшей Школе, ну, или в каком-нибудь другом элитном учебном заведении, и притом закончил его с отличием. В познаниях Дейгена усомниться было невозможно, как и в его исполнительности. И что же, разве это принесло хоть какие-то плоды? Ничего подобного. За годы работы Дейген так и не сумел вдолбить в тупые головы туземцев хотя бы самые начатки эгери. Да и кто бы смог на его месте? Экард вот уже полгода как комендант, но часто ли он видел туземца, способного усвоить простейшие приказы на эгери: «стоять!», «предъявить вид на жительство!», «разойтись!»? Тупое стадо. Дейген зря потратил на них силы. И теперь тратит. Будь эти безмозглые скоты хоть немного поумнее, комендатура не нуждалась бы в переводчике. Это из-за их тупости у бедняги такие темные круги под глазами. Ну еще бы! Как пленного допрашивать — так без Дейгена не обойтись, как очередной приказ коменданта довести до местного населения — так снова Дейгену работа. Он тоже жертва безмозглости туземцев. Нет, определенно надо быть с ним помягче.
— Господин комендант желает проверить? — произнес Дейген, пододвигая исписанные листы к Экарду.
— Нет, — сухо произнес Экард и поморщился. — Я вам полностью доверяю.
Все-таки нельзя забывать, что Дейген не настоящий эгер. При всей своей образованности он иногда бывает потрясающе несообразительным. Ну как может Экард проверить перевод, если не знает туземного наречия? И уж тем более он не разбирается в этих мерзких закорючках, которыми туземцы записывают свою невнятицу!
И все же злость на какого-то жалкого переводчика недостойна истинного эгера. Экард устыдился ее и постарался совладать с собой. Его пальцы машинально погладили свисающую с шеи на серебряной цепочке серебряную волчью голову. Это всегда помогало ему справиться с раздражением.
— Благодарю, господин комендант.
— Не за что, Дейген. Перепишите этот приказ в двадцати экземплярах.
На самом деле и десяти хватило бы — но туземцы вечно срывают или замазывают какой-нибудь пакостью объявления комендатуры, так что лучше заранее озаботиться и приготовить запасные листки с приказами.
Пальцы Экарда вновь прошлись по черненому серебру.
— Господин дей Гретте… разрешите спросить?
— Да, Дейген? — невольно заинтересовался Экард.
Переводчик не обращался к нему с вопросами. Да и о чем туземец, пусть даже и полукровка, может спрашивать коменданта? О том, долго ли ему еще сегодня торчать здесь? Таких вопросов Дейген не задавал. Он был исполнительным и добросовестным. О том, нравится ли господину коменданту здешний климат? Вздор. Так о чем же ему вдруг вздумалось спрашивать?
— Вот ваше подразделение называется «Волчья сила»… и у вас на офицерском перстне волчья голова вырезана, и на цепочке… это ведь Вечный Волк, правда?
— Верно, — кивнул Экард несколько настороженно.
Подобного вопроса он не ожидал.
— Но я читал труды господина Торде… и Олмерка тоже…
То, что полукровка из варварской глуши, оказывается, читал работы Просветителей, было трогательно. Наверное, даже умилительно. И все же Экард был насторожен.
— К чему вы клоните, Дейген? — спросил он отрывисто и почти резко.
— Но ведь господа Торде и Олмерк учат, что никакого Вечного Волка не было. Что все это… ну — легенды… суеверия, затмевающие свет разума… — нерешительно произнес переводчик. — Что они только препятствуют познанию истины… и никакой такой волчьей силы не было… но как же тогда… — Он замялся и выразительно взглянул на серебряную волчью голову.
— Ах, вот вы о чем! — Экарду стало смешно.
Всю его настороженность словно рукой сняло. Ну конечно — откуда Дейгену знать о самых простых вещах! И все же как он старается понять. Познать то, что любому эгеру известно с младых ногтей. Такое стремление непременно надо поощрить.
— Видите ли, Дейген, это все и в самом деле только легенды. То есть ветхий хлам, недостойный того, чтобы в просвещенном цивилизованном обществе кто-то принимал его всерьез. Вы ведь это и сами понимаете, Дейген.
— Да, господин дей Гретте.
— Этому хламу не место в нашей жизни! — Экард спохватился было, что словом «нашей» он как бы присоединяет переводчика к себе, офицеру, военному коменданту и настоящему эгеру — но усердие надо поощрять, так что он вправе проявить великодушие. — Это пережитки прошлого, а прошлое следует отринуть! Но истинно просвещенный разум не пренебрегает ничем! — вдохновение охватило Экарда, и он чуть наклонился к переводчику; серебряная волчья голова закачалась на цепочке. — Понимаете, Дейген, ничем! И даже мусор человеческих предрассудков может послужить делу Просвещения! Никакого Вечного Волка никогда не было — но его образ может являть собой негасимый идеал для новых поколений. Именно таким и должен быть новый человек! Сильным и свободным. Свободным от всех и всяческих предрассудков, от верований и привязанностей — и в первую очередь от так называемой морали. Именно она удерживает человечество от его стремления к вершинам духа! Ее следует сбросить с себя, как гнилую ветошь. Именно поэтому мы носим как воинский знак изображение Вечного Волка — вы понимаете, Дейген?
— Да, господин комендант, — негромко ответил переводчик. — Я понимаю.
— Пора уже, — нетерпеливо прошептал Эттер.
— Нет, Эйтье, рано. Патруль еще не прошел.
— А если они сегодня запоздают? — возразил Эттер. — Так и будем ждать, покуда комендантский час начнется?
Эттер не боялся оказаться на улице после сигнала. Ну и что же, что учителя вечно ругали его, называя шпаной? Подумаешь, велика важность. Ну да, шпана. Зато все закоулки и перелазы он знает, как свои пять пальцев. Никому его на улице не взять. Хоть патруль, хоть облава — Эйтье оторвется от кого угодно. Беда была в другом. В последнее время проклятые эгеры взяли моду во время комендантского часа врываться с проверкой в дома — все ли на месте? И горе той семье, в которой недосчитаются по спискам хоть одного человека! Возьмут всех до единого.
Никогда нельзя предсказать, к кому нагрянет патруль и в какое время — то ли среди ночи спящих поднимут и пересчитывать станут, то ли к самому началу запретного времени подгадают, чтобы перехватить опоздавших. Нельзя Эйтье домой опаздывать — у него дедушка и сестренка. А у Ланны — родители. Неужели она совсем о них не думает? Да и о себе, если уж на то пошло, — ее ведь проверяющие наверняка дождутся и сцапают!
— Если домой опоздаем, а там проверка, можно еще отовраться как-нибудь, — покачала головой Ланна. — Ну, попробовать хотя бы отовраться. А вот если нас патруль с поличным застигнет, тогда нам крышка, и родным нашим тоже. Куда ты так торопишься, Эйтье?
Эттер пробурчал что-то неразборчивое, неохотно признавая ее правоту, и отвернулся.
Белый прямоугольник наклеенного на стену приказа отчетливо выделялся в подступающих сумерках.
Эйтье ссутулился и засунул руки в карманы, чтобы преодолеть искушение — они так и чесались сорвать проклятый листок. Раньше он это проделывал в мгновение ока: раз — и нет листка. Но эгеры так насобачились клеить свои писульки, что с приказом пришлось бы повозиться. Незаметно его не содрать.